Смерть под ее кожей

— Его семья — это цирк, — сказала я, рывком возвращаясь в настоящее. — Он сделает что угодно ради любого из нас. Включая Руби. Поэтому я беру свои слова обратно. Он этого не делал. Никогда не сделал бы такого. С кем-то из наших.

Пару секунд мисс Пентикост внимательно изучала меня. Сейчас, когда я пишу это, то понимаю почему. Я не сказала «с кем-то из них». Я говорила «мы» и «наши».

Себя я тоже включала в эту семью. Теперь, когда я знаю мисс Пентикост гораздо лучше, чем тогда, я думаю, что это повлияло на ее решение.

Она убрала ладонь с трубки.

— Мистер Хэлловей, вы еще здесь?

— Да.

— Мы выезжаем в Виргинию завтра утром.

Пока они обсуждали детали, я откинулась на спинку кресла. Мой взгляд остановился на картине над столом мисс П. Это было солидное полотно, написанное маслом: раскидистое желтое дерево посреди степи. В тени дерева лежала женщина в синем платье, ее лицо скрывала тень. Я рассматривала эту картину на протяжении почти четырех лет, но до сих пор не могла сказать, отдыхает она или упала. А может, ждет любовника? Или ждет смерти?

Я вполуха слушала, как Большой Боб объясняет, каким маршрутом лучше ехать из Нью-Йорка в Стоппард, и обещает предоставить нам жилье и автомобиль.

Я думала о Руби, лежащей в грязи на каком-то вытоптанном кукурузном поле в сельской глухомани. Она умерла быстро или страдала? Предчувствовала ли свою смерть? Видела ли, как сгущается тьма, понимала ли, что это значит?

Я все еще рисовала эту картину в своем воображении, когда мисс Пентикост сказала Большому Бобу, что мы увидимся с ним завтра днем, и повесила трубку.

Она вытащила руку из миски с водой и вытерла ее полотенцем, которое оставила миссис Кэмпбелл. Стала сгибать и разгибать пальцы. Они покраснели и выглядели воспаленными, на ее лице отразилась боль.

— По словам мистера Хэлловея, поезд отходит завтра в половине седьмого утра с Пенсильванского вокзала, — сказала она. — Можем доехать на нем до Фредериксберга, а там нас будет ждать шофер.

Я ничего не ответила, только кивнула.

— Хотя цирк уезжает чуть больше чем через неделю, мы должны быть готовы остаться надолго. Давайте соберем вещи на три недели, — сказала она.

Я снова рассеянно кивнула.

— Уилл?

— Что?

Я удивилась, насколько хриплым был мой голос.

Надо отдать ей должное — она не стала задавать бессмысленных вопросов вроде «Вы хорошо себя чувствуете?». Она просто дала мне несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Да, на три недели в самый раз. Лучше перестраховаться. Собрать все необходимое на случай неприятностей?

— Полагаюсь на вас, решайте сами.

— Ладно, — сказала я. — Значит, подготовимся к неприятностям.

Глава 3

Наше путешествие началось с первыми лучами солнца. У Пенсильванского вокзала мисс Пентикост, я и миссис Кэмпбелл перегрузили вещи из багажника «кадиллака» на тележку носильщика. Я обычно беру с собой слишком много вещей, так что наши массивные чемоданы чуть не опрокинули тележку.

— В этот раз везем с собой всего одно тело, — пошутила я, давая носильщику на чай.

Он взял доллар, сонно улыбнувшись.

Миссис Кэмпбелл обняла нас обеих так, что хрустнули ребра, и в пятый раз за утро предложила составить нам компанию. И в пятый раз мы ответили, что кто-то должен держать оборону в бруклинской крепости и что мы скорее пострадаем от кремовых тортов, чем от пуль.

— За ней нужно приглядывать, — сказала она, но я не вполне поняла, с кем из нас она говорила.

Мы помахали друг другу на прощание. Я поежилась, когда миссис Кэмпбелл сделала разворот посреди Седьмой авеню и чуть не врезалась в крыло городского автобуса.

Затем мы с боссом последовали за багажом на платформу. Чемоданы погрузили куда положено, и мы заняли места друг напротив друга в пассажирском вагоне.

Мисс Пентикост вытащила из сумки толстую папку. Отпечатанная этикетка на обложке гласила: «Оливия Уотерхаус». Выжимки из нашего последнего крупного дела, которые мисс Пентикост перечитывала при каждом удобном случае. Она была уверена, что мы еще столкнемся с этой женщиной.

Я не разделяла ее уверенности. Профессор Уотерхаус исчезла, мы ничего не слышали о ней несколько месяцев.

Впрочем, это не совсем так. Вскоре после того, как доктора Уотерхаус и след простыл, один из самых подлых ростовщиков города разослал письма сотне самых бедных своих клиентов о том, что прощает их долги и возвращает им отданные в залог дома. Три дня спустя он повесился на потолочном вентиляторе.

Не было никаких доказательств, что Уотерхаус имеет к этому отношение. Но мне казалось, что я вижу в этом ее руку, и мисс Пентикост была со мной согласна.

Я рассеянно провела пальцем по шраму на левой щеке. Еще одно напоминание о том деле. Рана прекрасно зажила, но врачи сказали, что я и в старости буду видеть эту бледную полоску, глядя в зеркало по утрам.

Пока мисс П. в сотый раз перечитывала все ту же стопку листов, я порылась в портфеле, который использовала вместо дамской сумочки, и выудила «Сердце — одинокий охотник».