Смерть под ее кожей

Мисс Пентикост тщательно следила за тем, чтобы заполнить лакуны в моем образовании. Я убежала из дома в пятнадцать, а до того не особенно налегала на учебу. За этим последовали пять лет в цирке и четыре года работы на мисс Пентикост. Не тянет на приличное образование. Поэтому мой босс решила заменить мои любимые детективные романы чем-то более зрелым. Я выбрала историю Карсон Маккалерс о глухонемом, который становится всеобщим доверенным лицом в глубинке штата Джорджия. Я остановилась на этой книге, потому что Маккалерс была моей ровесницей — ей было двадцать три, — когда вышел ее первый роман. Я решила, что мы, работающие девушки, должны держаться вместе.

Поездка от Пенсильванского вокзала до Фредериксберга, штат Виргиния, занимала пять часов с лишним, и я намеревалась проглотить солидную часть романа.

Где-то между Ньюарком и Филадельфией я поняла, что уже пятый раз читаю один и тот же абзац, и бросила это дело. Вытащила последний выпуск «Странных преступлений», но не могла сосредоточиться даже на статье о полиграфе и о том, как его обмануть.

Мисс П., не привыкшая вставать в такую рань, заснула и довольно зычно похрапывала. Я взяла из ее ослабевших рук папку и убрала ее.

Потом попыталась задремать, но не сумела уговорить свои нервы.

Я не любила поезда.

Подземка — другое дело. Из метро можно выскочить через каждые две минуты, поймать такси и сбежать, если вдруг не захочешь ехать дальше.

В поездах выбора нет. Нельзя поменять курс в последний момент. Кто-то определил твой маршрут еще сотню лет назад, и тебе придется пройти его до конца.

Как в железном гробу.

Мисс Пентикост однажды сказала, что это из-за моей клаустрофобии. Я ответила, что не страдаю клаустрофобией. Мне просто не нравится находиться там, откуда нельзя сбежать, и я считаю, что это вполне разумно, и не нужно изобретать такое длинное слово, чтобы оправдать это.

Я решила немного размяться, а потому тихо выскользнула в коридор и направилась к вагону-ресторану. Там я купила чашку кофе с рогаликом и нашла свободное место в глубине вагона.

Рассматривая мелькающие за окном пейзажи, я позволила своим мыслям снова перенестись к Руби и моим пяти годам в цирке Харта и Хэлловея.

Я приехала в цирк истощенной и измученной, в синяках и ссадинах, отчаянно желающей сбежать от жизни, которая, я знала, не приведет ни к чему хорошему. Мысль о том, чтобы жить в мире красок и веселья и никогда не задерживаться в одном месте дольше пары недель, приводила меня в восторг.

Я быстро поняла, что жизнь циркового артиста далека от рая, но вместе с тем далека и от того ада, в котором я жила раньше. Поначалу я чистила стойла и клетки от навоза и прочих отходов четвероногих артистов.

Со временем меня повысили до члена команды цирковых рабочих, потом я продавала под куполом леденцы, а потом на моем пути возникла роль прекрасной помощницы Калищенко. Его прежняя ассистентка забеременела от какого-то счастливчика, и меня заставили занять ее место. Я натягивала расшитое блестками трико и потела по двенадцать часов в день, пока человек, которого все остальные прозвали Русским Психом, метал в меня ножи.

Все стало гораздо интереснее, когда я начала швырять ножи обратно. Калищенко решил, что из меня выйдет толк, и стал учить меня своим трюкам. Это вдохновило других артистов взять меня под свое крыло и обучить основам магии, акробатики, верховой езды, укрощения змей, гадания и всего остального, включая пару уроков стриптиза, которые пригодились мне только однажды, но чем меньше я буду об этом рассказывать, тем лучше.

Короче говоря, под конец моей цирковой жизни я была мастером на все руки и могла при необходимости помогать любому артисту.

А потом я встретила мисс Пентикост — спасла ей жизнь, метнув нож в спину мужчины, который намеревался ее убить, — и мисс П. наняла меня помощницей, каким-то образом разглядев во мне потенциал.

Но лишь потому, что Калищенко заметил его первым.

Я вспомнила первые дни наших тренировок. Я промахнулась пять раз из пяти, и Калищенко принялся орать на меня благим матом в полуметре от моего уха.

— Что за хрень? Ты же можешь лучше. Сама знаешь. И я это знаю. Так давай, покажи себя!

Показать себя. Как будто это так просто.

— Хочешь внушить мне, что тот первый раз был случайностью? Когда ты чуть не оттяпала мне ухо? Это было случайно?

— Тогда я об этом не думала! — рявкнула я в ответ. — Просто разозлилась и бросила.

Улыбка Калищенко была заметна даже через его густую бороду.

— Отлично! Это отлично! С этого можно начать. Разозлись, — велел он. — Разозлись и швырни нож.

— Продолжай орать мне в ухо, и я легко разозлюсь.

Он положил мне руки на плечи и развернул к мишени.

— Смотри на цель. Почувствуй нож в руке. Его вес. А теперь представь человека, который заслужил этот нож в груди. Человека, в которого ты хочешь метнуть его. Человека, который тебя обидел, вел себя отвратительно. Представь, что он стоит перед тобой. Ты его видишь, Уиллоджин?

Я кивнула.

— Тогда бросай.

И я бросила. Нож с глухим звуком вонзился в деревянную мишень в двух дюймах от центра.

Калищенко хлопнул в ладоши.