Смерть под куранты

Настигая жертву, подумал, что переполнявшая его ярость может сыграть злую шутку: один хороший удар, и нет Лёвика. Одной жертвой больше, одной меньше. Отдельно взятая жизнь в эту новогоднюю ночь совсем обесценилась. Фотограф заслуживал расправы, но сначала требовалось много чего выяснить, качественно записав это на пленку. Поэтому безоглядная злость – не самый лучший союзник в таких случаях.

Когда до убегавшего осталось всего ничего, неуклюжий Лёвик умудрился поскользнуться. Растянувшись во весь рост, он хотел перевернуться, но Стас рухнул на него и по всем законам боевого самбо без труда заломил за спину его правую руку. От боли Лёвик взвыл, казалось, на весь лес.

– Ты меня хотел убить, тварина! Я знаю! Ты зарезал мою жену, – хрипел озверевший Стас, то и дело тыкая поверженного противника лицом в снег. – Ты на что рассчитывал, дурик? От меня убежать? Сейчас ты мне скажешь всё как миленький. Я тебя расколю! За что вы убили Ленку Седых? Чем она вам помешала?

– С чего ты взял, что я тебе что-то скажу? Перебьешься на изжоге, – ревел, отплевываясь от снега, Лёвик. – Кто ты такой, чтоб допрашивать меня? Ты никто, и звать тебя никак… Ты средний троечник, сила есть, ума не надо… одноклеточная амеба, моль бледная, водоросль… И размножаешься ты бесполым путем.

– А если так? – С этими словами Стас уперся коленом в позвоночник противника. Раздался хруст, совпавший с воплем Лёвика.

– А-а-а! – сдавленно заголосил фотограф.

– Повторить вопрос? – усиливая натиск, рявкнул Стас ему в ухо.

– Не надо. – Поворачивая голову то вправо, то влево, фотограф не мог найти удобного положения. – Я скажу… Только…

– Так говори, тварь! – рявкнул Стас, ударив ладонью Лёвика по затылку.

– Мы с Ленкой… Седых… были любовниками.

– Что?!! – Стасу показалось, что он ослышался. Мало ли какая слуховая галлюцинация может случиться в таком состоянии в зимнем ночном лесу! – Врешь! Скажи, что врешь! Ну!!!

– Любовниками! Да, да… Мы с Ленкой! Что, не можешь переварить? Тебе этого никогда не понять! А я не скрываю этого! Даже горжусь!

Стас почувствовал, как внутри него всё переворачивается с ног на голову. Одолевали вопросы, один другого круче. На них надо было отвечать.

Первое желание было выключить диктофон и выбросить его в снег. Чтоб никто не нашел. Чтоб никто эту… «правду» не узнал. Особенно Макс.

Лишь барахтавшийся под ним противник не давал так поступить.

С одной стороны, хотелось заткнуть глотку этого чистоплюя навсегда, с другой… больше никто не прояснит ситуацию, почти все участники «пьесы» были мертвы.

Спрятав выбившийся диктофон под рубаху, Стас перевернул фотографа на спину и занес руку для удара.

– Повтори, глядя в глаза!

Только теперь Стас увидел, что на жертве нет очков. Возможно, Лёвик их потерял во время погони, а может, предусмотрительно снял заранее. «Значит, – промелькнуло в голове, – он плохо видит».

– Мы с Ленкой… были любовниками… уже много лет, – кашляя и с трудом переводя дыхание, произнес лежавший на снегу Лёвик. – Никто об этом не знал. Никто! Даже Жанка… до последнего времени. Слышал? А теперь прожевывай и глотай!

Рука, занесенная для удара, так и осталась висеть в воздухе.

– Продолжай!

– Может, пойдем в дом, – предложил немного успокоившийся фотограф. – Там надо, наверное, труп Антоши в сарай унести. Мужская сила требуется.

Лестрейд – и тот бы догадался!

Нехотя Стас слез с фотографа, резко поднял побежденного противника, развернул и, от души дав пинка под зад, прорычал:

– Марш вперед, паскуда! Только не молча, продолжай давать показания. Так за что убил… свою любовницу, как ты говоришь?

– За измену, естественно, – сообщил Лёвик таким тоном, каким доктора рассказывают о том, что курить вредно. – Помнишь, как поет Градский… «Мы друзей за ошибки прощали, лишь измены простить не могли». Вот я и не смог, и не жалею нисколько.

– За какую еще измену?

– Со Снегиревым, ты что, не знаешь? Он ее маму в Горький определил на операцию, а она с ним в качестве благодарности переспала. Все просто, как дважды два. Даже ты сможешь понять.

– Это было пять лет назад! Где ж ты был всё это время?

– Это началось пять лет назад! – уточнил фотограф, подняв кверху указательный палец. – Так и запиши в своем дерьмовом японском протоколе, что у тебя под рубахой болтается.

Услышав про рубаху, Стас на короткое время потерял дар речи:

– Откуда знаешь про диктофон?

– Говорю же, одноклеточный… Ты бы еще плотнее меня к себе прижимал там, на даче. – Лёвик вдруг изловчился, схватил диктофон сквозь рубаху сыщика и, оторвав пару пуговиц, прокричал: – Так и запишите, я очень люблю советскую власть! Я законопослушный гражданин! А надо мною издеваются!

Удар Стаса заставил фотографа воткнуться головой в ближайший сугроб, вынырнув из которого, он долго отплевывался кровью.

– Продолжай! – рявкнул Стас, поправляя на груди диктофон.

– Я тогда думал, что беременность от мужа, – начал привычно шепелявить задержанный. – А правду узнал совсем недавно. Это ничего не меняет, не так ли?