Смерть под куранты

– То есть она не хотела, чтобы кто-то из присутствующих узнал, что она была в момент съемки где-то поблизости?

– Именно! Но кто этот кто-то? Лёвик всех снимал, для него никаких секретов тут нет. Негативы у него, он их видел. Для Антона, как ты понимаешь, тоже тут ничего интересного. Эта рыжая… Честно скажу, не представляю, с какого она боку. На этом мои познания заканчиваются.

– Эта информация имеет значение для Милы, – осторожно предположил Стас. – Но только косвенное. Для нее важно, что Антон с Леной переспали, а закончилось дело беременностью или нет – для нее это ерунда.

– Ты прав. Вопрос остается открытым.

Стас какое-то время молчал, почесывая подбородок, на котором начала пробиваться щетина. Потом выдал:

– Есть еще один нюанс… Возможно, он будет даже сюрпризом. Хотя лично я в это не верю.

– Сказав «а», надо говорить и «б», – заключил журналист, хрустнув суставами рук. – Говори, я вытерплю.

– Я и не собираюсь отмалчиваться. Мне Антон под нажимом признался, что Лена сама предложила ему в качестве компенсации за то, что он для нее сделал, переспать с ним.

Стас видел в свете увеличителя, как у Макса взбухли желваки от услышанного. «Похоже, это для тебя новость, дружище. И не из приятных».

– Я тебе должен кое в чем признаться, – кашлянув, глухо произнес журналист, глядя перед собой. – Возможно, так оно и было, как он рассказывает. Дело в том, что… я… как мужчина… У меня с Ленкой не всегда получалось. Ты догадываешься, о чем я.

– А из-за чего такая оказия? – удивился Стас, придав голосу максимум тепла и доверительности. – Болезнь какая-нибудь? Или травма?

– Если бы! – усмехнулся Макс, рубанув ребром ладони по подушке. – Болезнь эта зовется службой на атомной подводной лодке. Два года в начале семидесятых. У нас были ситуации, о которых нам нельзя говорить. Я потом списывался с друзьями-подводниками… У всех такие же проблемы. Мы облучения хапнули!

– Что за ситуации, если не секрет? – поинтересовался потрясенный Стас.

– Очень щекотливые. Например, когда возвращались из похода в январе 1971-го. Случилось задымление в одном из отсеков – задымил трансформатор. Вахтенный неправильно сообщил на пост. Обрубили всё, что можно было и что нельзя. Остался рабочим только атомный реактор и главный энергетический двигатель. Управление полностью отказало, лодка пошла вниз. Там уже было всё можно… Мы простились с жизнью… Уже никаких запретов… Никогда эти минуты не забуду. Казалось, вот она, смертушка…

– Представляю…

– Ни хрена ты не представляешь! – оборвал сыщика Макс. – Что такое сдохнуть на глубине, в этом… саркофаге. Эх, выпить бы сейчас!

– Дальше-то что было?

Макс встрепенулся, от воспоминаний того глубинного ужаса и сказал:

– А что… На глубине под четыреста метров капитан первого ранга… Умпелев, как сейчас помню, такой был… Я бы ему памятник поставил. Додумался продуть все цистерны главного балласта. И мы постепенно всплыли, представляешь? А до этого уже с жизнью простились. Думаю, после этого у нас…

– Погоди, так лучевая болезнь лечится, насколько я в курсе.

– Это не лучевая болезнь, – покачал головой одноклассник. – Это по-другому называется.

Потрясенный услышанным, сыщик не сразу нашелся что сказать. В голове мельтешили какие-то слова утешения, но он понимал, что Макс в них не нуждается.

Журналист тем временем вполголоса продолжал:

– В общем, Ленке не хватало… мужской силы, что ли. Она, конечно, не подавала вида, берегла, так сказать, мое самолюбие, но я-то чувствовал. Она такая красавица, ей хотелось такого… Поэтому я закрывал глаза…

– Закрывал глаза на что? – не удержался сыщик, не очень веря своим ушам. – Продолжи мысль.

– Ну, если она вдруг поздно приходила с работы. Хотя я точно знал, что занятия в школе давно закончились и никаких педсоветов не планировалось. Знал и молчал. Такая вот некрасивая правда.

– Что? Лена задерживалась на работе? Как вы могли так жить? – поразился Стас, складывая негативы в карман. – Это невозможно, это двойная жизнь! Как могли смотреть друг другу в глаза?

– Как-то жили, – обреченно вздохнул Макс. – В жизни вообще есть много такого, чего мы себе до поры даже представить не можем.

– Погоди, а ты пробовал лечиться? Ну, там, я не знаю…

Овечка, подвернувшая копытце

Макс взглянул на бывшего одноклассника так, что у того заготовленные слова застряли в горле:

– Давай не будем развивать эту тему. Ни к чему хорошему это не приведет. Я чувствовал все ее измены по ее… поведению. Как бы это дико ни звучало, но иногда… даже радовался, что она получила то, что заслуживает. Пусть и на стороне. Она всегда возвращалась ко мне, потому что… мы любили друг друга, несмотря ни на что. Как бы странно это ни звучало. Можешь мне не верить.

– Почему, я верю, – выдохнул Стас чересчур поспешно.

– А то, что случилось у нее с бородатым, я чувствовал с самого начала и до конца. Я даже почувствовал, что она беременна. Она стала другой, более молчаливой, задумчивой какой-то. Про тошноту и пигментные пятна я промолчу.