Смерть под старой ивой. Приступ жадности

– И, заметь, никто ничего не знал, – подчеркнул Орлов. – Никто и ничего. Что получается?

– По всем статьям брильянтовый человек.

– Вот тут сведения о том, что на деньги, которые он пожертвовал, созданы десять спортшкол в регионах. А вот вырезка, полюбопытствуй.

Гуров пробежал глазами текст: «Аноним… пожертвовал 150 миллионов рублей… ребенок со спинальной мышечной атрофией… сбор на золгенсму[2] закрыт…».

– Это Арутюнов, продал квартиру на Покровке. Данные из реестра недвижимости. Что до этой запредельной цены, то я специально уточнял у медиков: так и есть, столько и стоит. Препарат самый дорогостоящий. И причем этот укол надо было сделать до того, как ребенку исполнится два года. За три дня до смерти Арутюнова девочке как раз два и исполнилось. Мать до сих пор от счастья заикается и не знает, за кого Бога молить.

– А это что такое? – Гуров, перелистнув несколько страниц, указал на одну, на папиросной бумаге, набранную мелким шрифтом, на которой были жирно подчеркнуты четыре строчки: «…приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители».

– Страница из Библии, – ответил Орлов, закрывая папку.

Они долго сидели молча, гоняя в кружках остывший чай.

– Итак, Левушка, из всего накопанного и увиденного что следует? Поведай, – наконец нарушил молчание генерал.

– Думаю, картина ясная. Некто создал все условия для того, чтобы Арутюнов покончил с собой. Версию об охотнике на благотворителей мы отметаем?

– С негодованием.

– Да, глупо думать, что кто-то, узнав о его ангельской жизни, разочаровался и пришел в ярость. Тогда остается одна версия: личная неприязнь. Или месть.

Орлов кивнул:

– Склонен с тобой согласиться. У меня тоже ни одной версии, кроме этой. Правда, ведь тогда получается нечто странное. Если прикинуть географию происшедшего, характер событий, фигурантов, то надо признать, что у них нет ничего общего.

– За исключением того, что все эти события во взаимосвязи принесли колоссальный доход кому-то и разорили контору Арутюнова.

– Кстати, не до конца, – заметил генерал, – контора и без Арутюнова, видишь ли, жива. В ней сейчас орудует нотариус с каким-то шустрым типчиком, доверительным управляющим. Из перечня системообразующих, правда, со скандалом их вышибли, причем под давлением общественности. Однако, и это строго между нами, дела-то идут, и неплохо. Глядишь, что дельное науправляют, и с банкротством придется повременить. Поправятся. И что характерно, теперь, когда Арутюнова нет, никто не делает странных ставок, все идет тихо-мирно.

– Получается, что все эти временные и финансовые затраты на то, чтобы создать условия для гарантированного результата события, были напрасными.

– Да, получается, так.

– Но, с другой стороны…

– Что?

– Да вот сейчас до меня дошло. Господин генерал, а ведь не особо-то потрачено денег на эти все анти-арутюновские диверсии.

– Поясни.

– Так, а на что потратились злоумышленники? Положим, дубликат телефонного номера. Мы справлялись у экспертов, они утверждают, что, по сути, траты копеечные, двадцать долларов на оборудование. Ну, допустим, звонки, даже межгород, международные – сейчас они тоже не особо разорительные. Предположим, билеты в Уфу – тоже ерунда, особенно если заблаговременно заказывать, а эти ребята еще те перспективные планировщики. В целом-то компания не особо потратилась.

– Компания? – помолчав, переспросил Орлов.

– Компания, – озадаченно повторил Гуров, – или вы по-другому считаете?

Орлов постучал по папке пальцами, потом карандашом, потом вообще отодвинул ее и с нею как бы и сомнения. Говорил он уверенно, как о бесспорном:

– Мой профессиональный и жизненный опыт противится тезису о том, что к конкретному человеку – заметьте, господин полковник! – внешне безупречному, испытывает личную неприязнь целый коллектив. Личная неприязнь – это вообще-то дело одного. Ведь перед нами не сверхзлодей, Гитлер или Наполеон. К тому же неприязнь – категория бытового характера, она проявляется, как показывает практика, спонтанно, в основном на кухнях, под влиянием сорока градусов и более. Ты не хуже меня знаешь типичный портрет того, кто наворотил что-то «из личной неприязни».

– Да помню уж. Низкий уровень образования, низкая самооценка, низкий социальный статус. Вы правы, что-то не вяжется в нашей версии.

– Вот-вот. Неприязнь, стало быть, побоку. А вот месть – совсем другое дело. Это надо обмозговать.

Орлов задумался, помешивая ложечкой в пустой чашке. Верочка давно подалась к семейному очагу, некому было проследить за полнотой чайника.

– Месть, Лева, как говорили в старых фильмах, блюдо, которое подают холодным. Преступление, совершаемое из мести, обдумывается, вынашивается, оно сиюминутно никогда не совершается. Даже самый никудышный двоечник, люмпен-пролетариат и тот начинает мыслить. Двух слов в обычной жизни связать не может, зато как подбирает время, место, способ, орудия, как ювелирно придумывает, как подозрения отвести от себя, а еще лучше – подставить другого. И еще – мститель всегда четко знает, что хочет. Не бывает мести по неосторожности или по недомыслию.