Смерть под старой ивой. Приступ жадности

Прошло несколько часов. Человек тихо слез с дерева, прислушался, принюхался – и отправился на далекий, едва слышный шум трассы, напевая теперь уже о том, что в дебрях не тронул прожорливый зверь.

Часть первая

Глава 1. Жертва случайностей

Станислав Крячко, покусывая карандаш, спросил друга:

– Шесть или девять?

Лев Иванович Гуров немедленно ответил, прямо и по-мужски:

– Шесть пятнадцать.

Стас посмотрел озадаченно сначала в буклет, который держал в руке, потом на коллегу:

– Надо целое число. И потом, почему шесть пятнадцать, не шестнадцать, восемнадцать и так далее?

– Потому что ровно в шесть я встаю и ухожу, – объяснил Гуров, довольно потягиваясь. – Да, именно так. Пятнадцать минут на то, чтобы кивнуть всем на прощание, сесть в машину – и отбыть в теплые края.

– Куда? – требовательно спросил Станислав.

– Понятия не имею. Куда глаза глядят. Буду ехать, потом остановлюсь где-нибудь, стану купаться и ловить рыбу.

– На МКАДе пробки, – мстительно заметил Крячко.

– Ничего. Я ждать умею, – парировал тот.

Стас хмыкнул и вернулся к изучению своего глянцевого буклета, который своим видом диссонировал с официальной обстановкой кабинета. Потом полковник Крячко решился, пробормотал: «Пусть будет все-таки девять», и черканул по буклету карандашом.

Лев Гуров скривился, как от кислого яблока. Не надо быть Спинозой, чтобы понять: старый друг все еще мается дурью.

Всего шесть месяцев назад, когда с восточных фронтов доносились пугающие сводки о коронавирусе, казалось, что все это выдумки. Не более чем очередная птичья болезнь, к тому же где Китай и где мы. Выяснилось, что до Поднебесной рукой подать и что реальные вирусы в современном мире распространяются так же быстро, как виртуальные, и люди умирают по-настоящему. Ну а те, кто выживает, сходят с ума – причем тоже вполне осязаемо.

Не раз и не два Гуров, – конечно, про себя и очень осторожно, – порадовался тому, что любимая жена застряла на съемках в Камбодже. Конечно, не одна Мария – вся съемочная бригада, включая продюсеров, режиссеров и других служащих, – вся творческая интеллигенция в полном составе заперта в торгпредстве и ждет не дождется попутного борта на родину. За Марию можно не беспокоиться, она женщина самодостаточная и к истерикам не склонная, а остальные сидят небось в изоляции, выпивают и играют в карты.

И что интересно – не они одни! Но ведь и на родине дела не лучше. Этот вирус обосновался и в головах.

Гуров, хотя и любил жену до безумия, прекрасно понимал, как ему повезло: квартира пустая, никто не слоняется из угла в угол от вынужденного безделья. В отделе все тихо-мирно, как работали, так и работают, даже, пожалуй, затишье. А вот в городе по-прежнему: бытовухи, разборки, спонтанные, глупые преступления – те самые, которые «просто так» случаются, из-за косого взгляда, отдавленной ноги, не вынесенного вовремя мусора.

А Стасу труднее, у него-то вся семья в полном составе. Ну, поел неделю Наташиных пирогов с мясом, ну, вторую. Какой тут домашний уют, когда у жены тихие истерики по поводу того, что все пропало и все помрут? Она же на нервной почве начинает выдавать продукцию, как пирожковая фабрика, а не будешь есть – крышка и скандал.

Станислав стремительно набирал вес и терял настроение. Сначала попытался переехать на работу, в родной кабинет, ссылаясь на запарку, – вычислила супруга его хитрый замысел (а как же иначе, столько лет замужем за опером). Потом попытался отпроситься в отпуск – в кадрах сказали: забыть, отгулял уже. Стас пребывал во вполне осознанном отчаянии, а тут еще появились эти двое, как джинны из бутылки.

– Вот вам, господа офицеры, стажеры, мои протеже. Прошу любить и жаловать, – помнится, сказала Верочка, кивая изящной головкой на двух молодых щеголей.

– Не могу, – буркнул Крячко, – женат.

Верочка не оценила плоскую шутку:

– Товарищ Хортов Александр Александрович, – поклонился один, высокий брюнет, – и товарищ Мартынов Станислав Феликсович, – поклонился рыжеватый крепыш с пухлыми щеками и немедленно вручил визитку с его Ф.И.О. и подписью «ПравоведЪ».

– Тезка, значит, – подобрел Крячко.

Гуров кисло улыбнулся. Со стажерами у него не ладилось, он не ощущал таланта к педагогике. Впрочем, эти двое оказались детьми самостоятельными и сами себя работой вполне обеспечивали, а в перерывах тихонько сидели в айфонах.

Несколько беспокоил Хортов. Во-первых, был он настоящий мажор из семьи мажоров, носил серебряные запонки с мелкими брильянтами, часы «Тиссо» и красивый перстень. Во-вторых, мальчик шел на красный диплом и был свято уверен в том, что преступления можно раскрывать а-ля дедушка Шерлок, не выходя из уютного кабинета, основываясь на логике формальной, в особо сложных случаях, так и быть, диалектической. В этой связи торчал в аналитическом отделе, порождая в тамошних тетушках давно забытые инстинкты. А то как же: аристократ, умница, ресницы, как у коровы, бархатный басок, длинные музыкальные пальцы, запонки и всегда чистый воротничок рубашки. Да, еще и шоколадки носит.

Правда, работает, молчит, копается в бумагах и думает.