Смерть под занавес

Перекусив, Катя решила, зря не теряя времени, переговорить с заведующей костюмерной. Все равно до прихода Рудика оставалось еще порядочно времени. Худая женщина в темных очках сидела вместе с Линой Юрьевной в небольшой комнате и пила чай.

– Присаживайтесь, – Лина Юрьевна махнула Кате рукой.

– Спасибо, я только что поела в буфете. Вы не могли бы свести меня с костюмершей? Она сейчас в театре?

– Да вот она, – кивнула Лина Юрьевна на свою соседку, – Антонина Николаевна.

– Катя.

– Оставляю вас.

Когда дверь за Линой Юрьевной закрылась, Катя села напротив костюмерши.

– Скажите, пожалуйста, кто имеет доступ к костюмерной?

– Не поняла.

– Ну, кто может туда свободно войти и взять любую вещь?

Антонина Николаевна задумалась.

– Вообще-то костюмерная закрывается на ключ, но, когда посторонних в театре нет, она бывает открытой.

– То есть любой из актеров может зайти туда и что-нибудь взять?

– Да. А что вы имеете в виду?

– На шее убитого висел голубой шарфик из вашей костюмерной. Кто мог его взять? Только кто-то из актеров и работников театра?

Антонина Николаевна сняла темные очки и положила их перед собой на стол. В ее серых глазах читался испуг.

– Не совсем. Теоретически мог зайти и взять любой человек, хорошо знакомый с внутренним расположением комнат в "Саломее". Могло быть и так.

– А мог кто-то из своих…

Костюмерша кивнула.

– Раньше какие-нибудь вещи пропадали из костюмерной?

– Нет, – она запнулась, – если не считать того, что куда-то запропастился бархатный берет эпохи Возрождения.

– Возрождения? – поразилась Катя.

Антонина Николаевна рассмеялась:

– Имеется в виду стилизованный под эпоху Возрождения. Ну, короче говоря, модель того времени.

– Понятно. Да, – не удержалась Катя, – скажите, пожалуйста, а что означают странные маски, ленты в костюмерной? Я случайно заглянула туда и очень удивилась.

– Это не костюмерная – это вы, наверное, попали в творческую лабораторию театра. Это совсем, совсем другое.

– Пришел Рудик, – сообщила, заглянув в комнату, Лина Юрьевна.

Рудик сидел перед Катей как Будда, настолько он старался придать себе отрешенный и одновременно просветленно-мудрый вид.

– Я слушаю вас, – голос у него был высокий, ненатуральный.

– Вы давно работаете у Эллы Александровны?

– С самого начала.

– А до этого?

– В студенческом театре МГУ.

– Какие роли играете у Гурдиной?

– Какие дадут, мы не выбираем.

– В тот вечер, кажется, играли "Сон Шекспира в летнюю ночь"?

– Да.

– Вы там были заняты в главной роли?

– В этой пьесе нет второстепенных ролей, все роли, как это было задумано Эллой Александровной, главные. Вы читали "Сон в летнюю ночь"?

– Давно.

– То, что поставила Элла Александровна, не имеет ничего общего с классической пьесой Шекспира. Здесь собраны отрывки из других его пьес, в основном посвященные снам, видениям, здесь есть рассуждения об актерской игре, о смысле театра…

– Интересно. А вы не заметили в тот вечер чего-нибудь необычного?

– Нет, – лицо Рудика было непроницаемо, – абсолютно ничего.

– Значит, вы закончили играть, а потом?

– Потом, как всегда, дали занавес, мы стали выходить на поклоны, сначала все вместе, затем Анжела с Артуром. Когда они уже ушли со сцены, случилась небольшая техническая авария – долго не давали занавес, последней вышла Анжела, она-то и увидела этого человека.

– А вы его не знаете? – Катя достала из сумки фотографию и передала ее Рудику.

– Нет, я уже об этом говорил.

– Кому? – Катя слегка подалась вперед.

– Ребятам. Я подошел и сказал. Многих поклонников я уже знаю в лицо, но этот у нас, по-моему, раньше не бывал. Хотя я могу и ошибиться.

– А что вы можете сказать о других актерах?

– Ничего. Коллектив у нас хороший. Правда, мы друг с другом почти не контактируем, в основном только по работе, поэтому никаких сплетен и слухов я не знаю, да и не интересуюсь ими.

– А кем вы хотели стать до того, как пришли на сцену?

На лице Рудика отразилось едва уловимое смятение.

– Не думал об этом.

– А книги по психологии?

– Они не мои – это как бы коллективная библиотека, иногда я заглядываю в них, актер должен быть хорошим психологом, знать, как психологически точно сыграть ту или иную сцену, это очень помогает при работе над текстом.

– Понятно.

Рудик сидел как бы рядом и в то же время очень далеко.

– А что вы можете сказать о Юлии Мироновой?

– Актриса была неплохая, хотя я бы не назвал ее талантливой, как некоторые критики. Может быть, излишне тянула одеяло на себя, в нашем театре это не принято, мы играем в ансамбле. Но в целом…

– А как человек?

– Мне лично она не нравилась. Жесткая и бескомпромиссная. Такая как скажет, так и сделает, не войдет ни в какие обстоятельства.

Голос Рудика звенел, как стрекот кузнечика: звонко, без запинок, на одной ноте. Он мало напоминал актера, скорее мальчика-отличника. У Кати был когда-то такой знакомый, излишне педантичный, нудный и скучный. По-видимому, это был тип людей, для которых жизнь была аккуратно расчерчена, как шахматная доска, и движение можно было совершать только в пределах черно-белых клеток. Казалось, его нельзя было вывести из себя или увидеть возмущенным, взволнованным.