Смерть под занавес

– Раньше минут на пять. Актеры немного не доиграли, но этого никто не заметил. Да еще свет погас.

– Какой свет?

– Все осветительные приборы вышли из строя. Мы минут пять стояли в полной темноте и не выходили к зрителям. Затем вышла Анжела, стала кричать, кинулась к Жене.

– Рита, скажите честно, у Эллы Александровны есть враги?

– Не знаю. Но мне кажется, что она с некоторых пор чего-то боится. Правда, выдержка у нее колоссальная. В тот вечер, когда в партере обнаружили убитого человека, Элла Александровна не растерялась, не впала в истерику, даже не подошла поглядеть на мертвеца, хотя бы из чистого любопытства. Собранная, волевая женщина.

– Я понимаю, мой вопрос непростой, но он важен для меня. У Гурдиной есть любимчики? Это останется между нами.

Рита задумалась, а потом энергично покачала головой:

– Нет, это противоречит ее принципам. Никого у нее нет. Никого. – И Рита еще раз покачала головой.

Она, словно позабыв о Кате, взяла из ящика помаду и провела ею по губам. Потом посмотрела Кате в глаза, и та ужаснулась. Белое восковое лицо и ярко-красные губы. Застывшая маска скорби.

* * *

Рита снова взяла в руки книгу, но читать уже не могла. Что-то случилось в театре, который стал ей родным домом.

Как кошмарный сон, она теперь вспоминала вечные окрики матери: "Рита, сходи в магазин для Кирилла Сергеевича! Ты купила ему лекарство?" Отчим сидел дома, как притаившийся паук, и только молча кивал в знак согласия. Рита сбежала из дому, как только представилась возможность. Вначале она скиталась по студенческим общежитиям, потом снимала комнату.

Она оттаяла в театре душой, забыла прежнюю жизнь. Она полюбила Эллу Александровну и даже себе боялась признаться, что отчаянно ревновала ее то к Артуру, то к Рудику. И все-таки ей казалось, что беспечного, обаятельного Артура Элла больше выделяет среди других актеров, а может, это были только Ритины домыслы и догадки? Но все равно, в театре с некоторых пор витала неясная атмосфера тревоги. И эта же тревога и страх иногда мелькали в глазах Эллы Александровны…

Выйдя в холл, Катя обнаружила там заметное оживление. Двое рабочих тащили на себе что-то, напоминающее ленинское бревно на хрестоматийном субботнике. Это что-то было завернуто в алый бархат и перевязано белой толстой веревкой. Лина Юрьевна пробежала мимо Кати с отсутствующим видом. Даже ноги Артура уже не торчали из-за кадок, а были предусмотрительно спрятаны под кресло.

Катя поняла, что грядет явление Христа народу, или сошествие Эллы Александровны к актерам. Предчувствие не обмануло ее. Сначала поплыл тяжелый запах магнолий, затем раздался вибрирующий голос, эхо которого отдавалось далеко в конце коридора, потом показалась свита – Лина Юрьевна и некто на полусогнутых ногах, с обширной лысиной и в помятой рубашке с потными разводами на спине. Этот некто то забегал вперед, то останавливался, вертел головой в разные стороны и снова старался попасть в такт величавой поступи Эллы Александровны.

– Я говорю, что не нужно этого делать… – донеслось до Кати, и у нее возникло искушение спрятаться среди пальм и кадок и понаблюдать эту картину со стороны, что она и сделала.

– …Я буду обращаться в Союз театральных деятелей. Я лично знакома с его председателем и думаю, что он так не оставит этого дела.

– Я тоже так считаю, – пищал некто.

– Вот и напишите об этом статью, пусть все знают, какие безобразия творятся в доме. Это надо же додуматься – переделывать квартиру и прямо над нами устанавливать бассейн! Что себе эти мальчики позволяют? Дойду, если надо будет, и до Лужкова.

Катя скептически улыбнулась. Она обратила внимание, что в последнее время москвичи все чаще и чаще употребляют имя Лужкова в нарицательном смысле. Ну, вроде раньше были парткомы с профсоюзами, куда можно было обращаться и жаловаться на всякие беспорядки, а теперь – Лужков. И партком, и профком, и царь-батюшка в одном лице. Но, может, Гурдина действительно дойдет до Лужкова? Уж если Харитоныч грозится пойти к московскому мэру с жалобой, что бутылки перестали принимать, то ей сам Бог велит.

– Все в зал, – пророкотала Гурдина.

В зале царила полутьма. Свет шел откуда-то снизу: молочно-синие лучи падали на центральную часть сцены. На первый взгляд казалось, что в зале никого не было. Но, присмотревшись, Катя увидела Гурдину, сидящую на самом крайнем месте справа. Ее фигура темным контуром выделялась на фоне рассеянного света. В ней было что-то от языческого идола, молчаливого и бесстрастного. Застывшего перед лицом неведомого.