Смерть поэта (Серафима Теплова, Рылеев, Лермонтов и Николай I)

У людей XIX века были свои «знаменательные даты», и то, что Пушкин называл «странными сближениями», может объяснить некоторые «странности» российской истории.

15 июля 1841 года на окраине прифронтового кавказского города Пятигорска отставной майор Николай Мартынов застрелил поручика Михаила Лермонтова. Случилось это между шестью и семью часами пополудни.

Для поединка были выбраны дальнобойные пистолеты Кухенройтера, на десяти шагах смертельные.

Вот, пожалуй, и все, что мы достоверно знаем о той роковой дуэли.

Все прочее – разноголосица недомолвок и лжесвидетельств, слухов и домыслов.

Два десятилетия я нахожу все новые и новые «нестыковки» этого сюжета. И все они имеют лишь одно объяснение: слишком уж страшная для современников тайна лежала на всей этой трагической истории.

Попытаемся же ее приоткрыть.

Начнем с условий поединка. В черновике показаний Мартынова они одни, весьма жесткие и кровавые (каждый имел право на три выстрела), а в беловике – совсем другие: стрельба с пятнадцати (а не десяти шагов), да еще с расходом по десять шагов от барьеров и без возможности подозвать противника к барьеру после его выстрела.

Кто надоумил Мартынова изменить собственные показания? Неужели следователи? Но им-то зачем брать грех на душу?

Второй, казалось бы, еще более простой вопрос: кто был секундантами на том поединке?

И это неизвестно. В официальных документах секундантов два – Михаил Глебов и Александр Васильчиков. Васильчиков на следствии назвал себя секундантом Лермонтова, а Глебов – Мартынова. Но в том же году Глебов в частном письме давал, как указывают лермонтоведы, «обратное распределение функций».

Лгут, – надо заметить, – оба. По мемуарам мы знаем, что решено было скрыть имена еще двух секундантов – Алексея Столыпина и князя Сергея Трубецкого. (Их к делу не привлекли, а просто выслали из Пятигорска). По всему выходит, что Глебов и Васильчиков были секундантами Мартынова, а лермонтовскими «негласными секундантами» (термин по дуэльному кодексу невозможный) были Столыпин и Трубецкой.

Считается, что их участие скрыли, потому что обоих ненавидел царь.

Но если следствие не установило самого элементарного, чего же тогда стоит все остальное дознание?

Впрочем, обвинить следователей в нерадивости и непрофессиональности нельзя. Только профессия у них какая-то другая: берут инициативу в свои руки, сами сочиняют заведомо лживую версию и едва ли не под диктовку заставляют излагать ее участников дуэли. А наиболее опасных вообще прячут.

Для такого поведения следователей причины должны быть исключительными.

Но еще о секундантах: о Сергее Трубецком лермонтоведы пишут, что он, видимо, был членом петербургского оппозиционного «Кружка шестнадцати», Столыпина же прямо называют участником этого кружка. Лермонтов в этой организации молодых аристократов также состоял. В 1840-м, после высылки Лермонтова, все известные «кружковцы» тоже отправились на Кавказ. Считается, что по собственной воле, но историки доказывают обратное: после провала кружка дело в Петербурге решили не доводить до следствия, а молодым людям просто посоветовали ехать в действующую армию.

Летом 1841 года все «кружковцы» собрались в Пятигорске.

Значит, конспиративный кружок не распущен в 1840-м (как считается), но продолжает действовать на Кавказе.

Что же предшествовало дуэли?

Выпущенная в 1981 году «Лермонтовская энциклопедия» осторожничает, называя место и дату ссоры поэта с его будущим убийцей: все случилось 13 июля на вечеринке в доме у генеральши Верзилиной, но… «надежных свидетельств нет».

И впрямь нет. Хотя сам факт скандала в воскресенье 13 июля в доме Верзилиных никто не оспаривает. Одна загвоздка – все всё видели, но одни просто молчат, а другие врут. Например, так: мол, поэт во время музицирования Сержем Тубецким что-то сказал про кинжал Мартынова. (Мартынов был уже в отставке и носил горский кинжал.) И как раз на слове «кинжал» музыка стихла, а Мартынов это слово услышал, и заключил, что речь о нем.

Придумано очень неловко: по одному слову совершенно невозможно понять, о чем (или о ком) говорил Лермонтов. Ну почему именно о Мартынове, а не о каком-нибудь чеченце, или, наконец, не о себе?

Другие считают, что дело вообще в подшучивании поэта над своим будущим убийцей. Де характер у поэта был такой – сложный и неуживчивый.

Но раньше Мартынов терпел остроты приятеля. А тут взорвался.

Предположим. Но – почему именно в этот день?

Иные намекают: ссора произошла «по куда более важным причинам». И называют имена дам, «в реальности» ставших этими самыми «причинами».

Другие выдвигают идею царского заговора: захотел Николай Павлович Романов сжить поручика Лермонтова со света, вот и подослал Мартынова.

Впрочем, никто не спорит с тем, что в тот вечер Лермонтов был «мрачнее обычного».

Так что ж – «мрачнее обычного», а все продолжал острить над мартыновским кинжалом?