Смерть приходит в розовом

После принятия какой-то микстуры она долго сидела с закрытыми глазами. Я пристроился поодаль, на самом краешке дивана. Ее веки дрогнули, раздался прерывистый вздох. Она с тоской посмотрела на меня, горько усмехнулась и проговорила:

— Мой последний мужчина.

Я пребывал в некоторой растерянности, не ведая, как вести себя дальше. Разумнее, конечно, было уйти, чтобы не нервировать больную, но объявился я тут не по пустякам. Пока размышлял о своем дальнейшем поведении, Верочка первой попыталась завязать разговор.

— Вы очень любите свою жену? — спросила она.

Я пребывал в затруднении и ответил уклончиво:

— Мы прожили почти десять лет.

— Вы хотите, чтобы с нее сняли обвинение? — последовал новый вопрос, для меня неожиданный.

— Да, потому что оно надуманное.

Отвечая на ее вопросы, я не ведал, куда клонила Верочка. То ли она хотела сделать мне больно напоминанием о поведении Татьяны и получить удовольствие от того, что не одна страдала, то ли намеревалась в чем-то открыться или предложить помощь.

— Ее отпустят, — заявила она и следом сообщила: — Я пойду к следователю и все возьму на себя. Мне не страшен никакой приговор суда, вплоть до смертного. Он уже подписан мне врачами.

В замысел Верочки не верилось, казалось, она, зло играла со мной или, может, тронулась умом, потеряв ощущение действительности.

— Иди домой, мой последний мужчина, я все сделаю, — произнесла она осекшимся голосом, и в уголках глаз заблестели слезы. — Даю последнюю клятву в своей жизни: все сделаю, чтобы твоя жена оказалась на свободе.

Надеяться на что-то проливающее свет на совершение преступления при таком странном поведении Верочки не приходилось. К тому же назойливые расспросы могли вызвать у нее очередной приступ боли, и я счел благоразумным подняться и, не попрощавшись (играли гордость и презрение), отправиться в прихожую. Но сделав всего несколько шагов, услышал за спиной умоляющее Верочкино:

— Прошу вас, не уходите.

Я развернулся. Призывным жестом она приглашала присесть рядом. Пришлось подчиниться.

— Вот умру и никто не узнает всей правды, — поведала, как казалось, она свою печаль и продолжила: — Все вам расскажу, а вы уж поступайте, как заблагорассудится.

— Хорошо, — пообещал я.

Начала она с неожиданного для меня признания:

— Стреляла в Окунева я. Готовилась к этому уже давно. А тут, сразу после вашего телефонного звонка, ненависть до того круто взыграла, что сорвалась и поехала к нему на дачу с единственной целью — убить. Почему он должен жить и развратничать, а я, потратившая столько нервов на него и наверняка этим спровоцировавшая болезнь, должна незаметно уйти в могилу?! Несправедливо. Человек, сломавший мне жизнь, не должен был больше ломать ее другим.

— Но розовое платье? — не совсем верилось в рассказ Верочки.

— Оно было у меня, я отдала его затем Светлане, — при упоминании имени подруги она всхлипнула. — Окунев мне первой подарил такое платье. Рисовал яркими красками нашу дальнейшую жизнь, но не торопился строить ее наяву. Все же он закружил мне голову, и я развелась с мужем. А когда от него появился ребенок, он отвернулся от меня, как от какой-то шлюхи, заявив, что это не его дитя.

— У вас от Окунева ребенок? — с недоверием вырвалось у меня.

— Да, он живет сейчас с моей мамочкой, — Верочка опять всхлипнула. — Он часто болеет. Испытанные мною нервотрепки сказались на его здоровье. О каком спокойном вынашивании ребенка можно говорить, если папаша завел себе новую пассию и подарил ей такое же платье. Правда, и Тамару ждала та же участь быть покинутой, но по этому поводу она сильно не расстраивалась, она своего добилась — места заместителя. Не надеясь усовестить Окунева, я, уже будучи беременной на последних месяцах, пыталась взывать к ней, просила проявить сострадание и благоразумие. Умоляла, плакала, но Тамара оказалась слишком бессердечной и высокомерной. Для достижения целей ей ничего не стоило переступить через человека. И вот однажды наши устремления совпали. Это произошло после того, как мне поставили страшный диагноз: рак. Она приперлась в больницу с соболезнованием. И вот тогда при ней я заявила в порыве ненависти — не только к своему бывшему любовнику, но и к пришедшей проведать меня, — что готова убить Окунева за все мои страдания. После больницы я ненадолго, до первого обострения болезни, вышла на работу. Тамара стала уделять мне повышенное внимание. Потчевала сплетнями, сообщала мерзкие подробности из жизни Окунева — в общем, старалась не дать погаснуть неприязни к этому человеку. Старалась-то Тамара, конечно, зря: ненависть к нему, казалось, прилипла ко мне навечно, и я мстительно радовалась даже его каким-то мелким неудачам. Но тут врачи дали мне первую группу инвалидности и несколько месяцев на медленную смерть и на то, чтобы привести свои земные дела в порядок.