Смерть пришельцам. Южный фронт

Казаки с гиканьем, свистом и пальбой в воздух съехали к ручью, стремительно взлетели по противоположному склону и, почти не потеряв ходу, рванули следом за бандитами. Расстояние между теми и другими пока было велико, но мародерам приходилось сдерживать украденный табун, который так и норовил разбежаться, казаки же неслись к цели точно одержимые – приникнув к шеям своих лошадей, оглушительно свистя и размахивая шашками. Было видно, как сверкает солнце на клинках.

От скачки лежа, да еще поперек конского хребта, удовольствия мало. Степану казалось, что веревочная петля вот-вот разрежет его лицо надвое, а руки затекли так, что давно потеряли чувствительность. Каждый раз, когда корпус Валета приподнимался и жеребец, как говорят коневоды, находился в безопорной фазе, Степан корчился от мучительной изжоги, когда же копыта снова врезались в землю, то Степан чувствовал, как съеденную утром тушенку подбрасывает к самой глотке.

У бандитов стали сдавать нервы. Сначала развернулся замыкающий и, держа автомат одной рукой, выдал в сторону преследователей длинную очередь. Пули просвистели у казаков над головами, в ответ бойцы Старого Режима загорланили и засвистели еще громче. Затем развернулся второй бандит и потратил несколько пуль с тем же успехом. А потом стали палить со всех стволов остальные, кроме Седого Цыгана, который упорно подгонял своего жеребца, не отпуская поводьев Валета.

Степан увидел, как у двух казацких скакунов подломились передние ноги и как их всадники вылетели из седел, а затем покатились кубарем по кажущейся обманчиво мягкой земле.

Каменский табун, воспользовавшись моментом, рванул в разные стороны, и, уже порядком измотанный карьером, тут же перешел на рысь. А следом и бандиты умерили ход своих лошадей. Снова зазвучали выстрелы, но пальба захлебнулась в считаные мгновения. На глазах Степана казаки вклинились в шаткий строй мародеров и принялись от души работать шашками. Зазвенела сталь, затрещали кости, на подстилку из сухого ковыля хлынул кровавый дождь. Крики людей смешались с разноголосым визгом скакунов. Посреди этой наводящей дрожь какофонии то и дело громыхали выстрелы. Седой Цыган бросил взгляд за плечо и что-то пробормотал. Степан увидел, как побелела бандитская рожа, как скривились губы, точно от нестерпимой боли. Очко, видать, было не железное! Рубиться в чистом поле – это не то же самое, что убивать стариков, грозить пытками пленникам и угонять чужие табуны.

Из сутолоки сражения вырвался казак в густо заляпанной кровью папахе. Боец остановил коня и сноровисто спрыгнул на землю. Не теряя ни секунды, не совершая ни одного лишнего движения, он вынул из чехла, притороченного к задней луке седла, винтовку и тут же прижал приклад к плечу. Сначала Степан подумал, что у казака обычная «мосинка», но потом заметил блеск оптического прицела.

Седой Цыган тоже посмотрел назад, потом низко пригнулся, почти лег на шею жеребца.

«Ну, хлопец в папахе, не подведи», – утомленно подумал Степан, ему хотелось, чтоб эта сумасшедшая скачка прекратилась как можно скорее.

Грянуло хлестко и пронзительно, как будто нагайкой над ухом щелкнули. Пуля чиркнула по крупу каурого жеребца, оставив на взмыленной коже алую полосу, и попала его хозяину чуть выше пояса. Из раны обильно плеснула кровь, смешанная с костяным крошевом раздробленного позвонка; горячие брызги ударили Степану в лицо. Седой Цыган какое-то время держался в седле, вцепившись обеими руками в гриву жеребца, а потом упал, повиснув на стременах. Валет, получив свободу, перешел на рысь, а затем – на шаг. Конь старосты Ивана часто дышал и дрожал всем телом, над его черной шкурой колыхалось знойное марево.

Степан крепко зажмурился, и когда он открыл глаза, то увидел уже не осточертевшее мелькание полотна степи, а неспешно покачивающиеся волны ковыля.

Неподалеку дробно застучали копыта. Казак со снайперской винтовкой подъехал к Валету и спешился. Вблизи оказалось, что он – малого роста, зато косая сажень в плечах. Огромные кисти потомственного пахаря ухватисто держали оружие – старую, но ухоженную «СВТ-40», из которой еще в сороковых били фашистскую сволочь. То ли редкая борода, то ли запущенная щетина, широкий лоб, плоский, чуть кривой нос, прищуренные глаза, – лицо казака показалось Степке смутно знакомым, но в этом не было ничего удивительного, они могли раньше встречаться в райцентре или даже ходить в одну школу, в Старом Режиме осели многие из давних знакомцев.

– Какой конь! – проговорил казак, восхищенно глядя на Валета. – Сильный! Черный, как бес! Красивы-ы-ый! – Казак приобнял жеребца за шею, погладил ему морду; на связанного Степана он даже не посмотрел. – Ну, как зовут тебя? Пойдешь в мою конюшню, а?

Степан замычал, привлекая к себе внимание. Положение было донельзя унизительным, но когда веревки врезаются в мясо и желудок бунтует, гордость немного уступает позиции.

Казак неторопливо убрал винтовку в чехол и только затем повернулся к Степану: