Смерть секретарши (сборник)

– Так и бывает, – сказал Евгеньев, настраиваясь на лирический лад. Он уже привык к тому, что все женщины, с которыми он общается, немедленно берут курс на брак и беременность, настоящую или понарошку. Он уже привык к объяснениям вроде сегодняшнего – он мог бы насчитать их в своей жизни десятки, а может, даже и сотни, и из каждого он выходил с потерями. Правда, сейчас он был надежно защищен от новых оргмероприятий своим четвертым браком и бесчисленными анонимками второй, а особенно третьей бывшей жены, и все же…

– Подумаем, – сказал он. – Если хочешь, я позвоню Фиме. Да ты с ним, собственно и сама.

– Да, я сама, – согласилась Риточка. – Но я бы хотела оставить ребенка.

Что ж, это был тоже знакомый вариант. Все женщины, с которыми общался Евгеньев, хотели иметь от него ребенка. Евгеньев подумал, что ребенок вполне может быть белым, черным, желтокожим, но все равно он будет ребенком Евгеньева и Евгеньев будет ему отцом, потому что природа создала его для брака и отцовства, это не худший его удел на земле, и он должен нести это бремя с достоинством.

– Ну что же, – сказал он. – Вырастим еще одну дочку.

– Тебе-то что думать, – сказала Риточка, смягчаясь при виде его покорности судьбе. – Сам как в шелку…

По коридору из последних сил бежал кто-то немолодой, страдающий одышкой.

– Надо поговорить всерьез, – сказала Риточка. – Сегодня нельзя. На той неделе, ладно?

– Конечно, – сказал Евгеньев. – Непременно поговорим на той неделе. Когда сможешь. И все сделаем, как ты хочешь. А сейчас я, пожалуй, поплетусь. Время уходить. Тебя подвезти?

– Не надо. Я еще посижу. Пока-пока.

Риточка сделала для него любимую гримаску – разгневанного поросенка, и он улыбнулся ей от двери, застегивая молнию на своей голландской куртке (уже очень неновой, но все еще элегантной).

Нет, все же он хороший мужик, Владик, недаром его так женщины любят. Гляди, полседьмого, а Гена что-то не идет. Риточка вытащила зеркальце и стала наводить марафет на свой хорошенький носик.

* * *

У Гены что-то случилось с машиной. Он пришел с опозданием, пешком, очень расстроенный, и сказал, что машина стоит неподалеку, во дворе у знакомого механика, однако до завтра механик ее даже посмотреть не сможет, потому что у него загул и он уже на бровях.

– Ну и что? – сказала Риточка. – Всего-то делов. Сегодня не починит – завтра починит. Давай только не поедем к тебе в Борисово, а у меня посидим, ладно?

Риточка жила неподалеку. У нее была небольшая, но очень симпатичная комнатка в коммунальной квартире, дверь в дверь с глухой бабушкой, которая очень любила Риточку и совсем плохо различала приходящих к ней в гости друзей и сослуживцев – для бабушки все ненужные люди давно уже были на одно лицо. Еще жил в квартире немолодой, одинокий и сильно пьющий слесарь-сантехник, который высоко ценил Ритину способность выручить его во всякую трудную минуту жизни стаканом крепкого пойла. К его огорчению, пойло это нередко оказывалось мерзостным заграничным виски или джином, которые, по мнению дяди Леши, были во много раз мерзее нашей водки, что окончательно подрывало веру сантехника в существование иной, лучшей жизни на земле. В последнее время Риточка завела специальную дяди Лешину бутылку, куда сливала остатки всех приносимых напитков. В результате этого эксперимента дядя Леша приобрел вкус к коктейлям, которые нравились ему теперь даже больше, чем наша обычная и всегда желанная бормотуха.

Риточкина комната являла отрадный контраст с безотрадной коммунальной квартирой. Все в ней было красивое, современное и модное – и парижские фотографии с видом Эйфелевой башни на стенах, и писающий гамен, и медный русский самовар, и веселые французские занавесочки, и огромные фотографии деревянных церквей, и множество других красивых предметов, а также серебряных украшений, разложенных на полочках и повешенных на стены. Оранжевая настольная лампа и едва заметный торшер в уголке создавали приятное неяркое освещение, но и его постепенным поворотом ручки можно было свести до минимума, при котором уже нельзя ни читать, ни писать, но жить еще можно. На полу за диваном стоял проигрыватель, а рядом набор любимых эстрадных пластинок, подобранных с большим вкусом, потому что Риточка понимала и высоко ценила легкую музыку. Ее последним увлечением была группа «Пинк Флойд», однако она не предавала своих старых пристрастий – Демиса Руссоса, Пола Маккартни, Джона Леннона, Колтрэйна и Оскара Петерсона. Книг было немного – несколько увлекательных сборников зарубежного детектива, два-три фантастических романа и еще десяток случайных, дареных книг, читать которые невозможно, но выбросить не представлялось случая.