Смерть сердца

– А, тогда это все, конечно, несколько бесполезно… Нет, так не пойдет. Еще не хватало, чтобы и ты наводила меня на серьезные мысли.

– А они у тебя часто бывают?

– Часто. Клянусь!

– Сколько тебе лет, Эдди?

– Двадцать три.

– Боже, – серьезно сказала она и положила себе еще оладушек.

Пока она ела, Эдди разглядывал ее с блеском в глазах. Затем он сказал:

– У тебя нелепенькое, но одухотворенное личико. Понимание в нем так и светится. И зачем я вообще трачу время на кого-то, кроме тебя? Все, с кем я разговариваю, в душе только глумятся надо мной, считают, что я все драматизирую. Ну да, драматизирую – а что в этом такого? Да, я все драматизирую. Да весь Шекспир про меня. Остальные, конечно, это тоже чувствуют, поэтому-то они все так разбираются в Шекспире. Но я делаю то, на что у них нервишек не хватает, и поэтому они все ко мне придираются. Чертовы глупые рожи…

Она ела, не сводя глаз с его лба, который сейчас хмурился от избытка чувств, но решила ничего не говорить. Она разглядывала его так старательно, что напоминала человека, который смотрит пьесу на иностранном языке, не понимая при этом ни единого слова, и поэтому напряженно следит за происходящим на сцене. От ее взгляда Эдди стало слегка неуютно, он осекся и спросил:

– Я утомил тебя, крошка?

– Нет… Я просто думала, что если не считать Лилиан, то я впервые с кем-то по-настоящему разговариваю. То есть с тех пор, как я приехала в Лондон. Это гораздо больше похоже на те беседы, которые я веду сама с собой.

– И гораздо веселее тех бесед, которые веду с собой я. Когда я осыпаю себя упреками. Я совершенно с собой не в ладах… Но ты, кажется, рассказывала, что вы с Матчетт разговариваете по вечерам?

– Да, но она не в Лондоне, она дома. И в последнее время она со мной довольно холодна.

Эдди разом помрачнел.

– Полагаю, это из-за меня?

Порция ответила не сразу:

– Ей все мои друзья не нравятся.

Разозлившись на ее уклончивость, он сказал:

– У тебя нет друзей.

– Есть. Лилиан.

Эдди, скривившись, дал понять, что в это не верит.

– Нет, все дело в Матчетт, она ревнивая старая корова. И снобка, как все слуги. Ты к ней слишком добра.

– Она была очень добра к моему отцу.

– Прости, дружок… Но, слушай, ради бога, никогда обо мне не рассказывай. Никому и никогда.

– Но кому, Эдди? У меня и не получится.

– Стоит мне представить, о чем могут подумать люди, и мне хочется всех убить.

– Ой, Эдди, осторожнее, ты капнул чаем на мой дневник! Матчетт-то и узнала о тебе только потому, что нашла твое письмо.

– Так не оставляй их где попало!

– Я и не оставляла, она нашла его там, где я его спрятала.

– И где же?

– У меня под подушкой.

– Деточка! – сказал Эдди, на миг смягчившись.

– Я все это время была в комнате, и она всего-то подержала его в руках. Она знает только, что ты написал мне письмо, и все.

– Но она знает, где оно лежит.

– Я уверена, она меня не выдаст. Ей нравится знать обо мне то, чего не знают они.

– Наверное, ты права, у нее и рот-то похож на мышеловку. И я видел, как она смотрит на Анну. Да, она промолчит и как-нибудь потом обернет это в свою пользу. О, бойся старух – ты даже не представляешь, как они присасываются к чужой жизни. Запирай все на замок, прячь все! И ни в чем не признавайся.

– Как будто мы с тобой заговорщики?

– Заговор – это про нас и есть. Интриги мы плетем все время.

Встревожившись, она спросила:

– Но если так, останется ли время у нас с тобой?

– Останется – для чего?

– Ну, для нас.

Он отмахнулся от ее вопроса, сказал:

– Заговор… Да вся наша жизнь – это настоящая революция. Вся свора против нас. Так что ни слова, никому ни слова.

– Почему?

– Плохо ты людей знаешь.

Она задумалась, припоминая:

– Майор Брутт, по-моему, все понял.

– Восторженный старый крокодил! Да еще и Томас нас застукал – говорил же, не надо возвращаться.

– Но ты сам попросил принести дневник.

– И о чем мы только думали? Вот, погоди, Анна поговорит с Бруттом. Показать тебе, какой у нас с ней тогда выйдет разговор?

Эдди принял позу: облокотившись на стол, как это делала Анна, – с ее непринужденной, но довольно напористой грацией. Лениво откинул пальцами со лба воображаемый локон. И, с очаровательной неохотой роняя слова, начал:

– Слушай, Эдди, ты только не злись. Мне это тоже не доставляет никакого удовольствия. Но мне кажется…

Занервничав, Порция огляделась:

– Ой, может, не стоит тут передразнивать Анну?..