Смерть сердца

Порция несколько раз взглянула на спящую миссис Геккомб, затем сняла туфли и прокралась на второй этаж, чтобы исследовать спальни и поглядеть, найдется ли там комната для Эдди. В спальне миссис Геккомб, где она побоялась задерживаться надолго, была широкая двуспальная кровать, продавленная посередине, и много фотографий маленьких девочек. В комнате Дафны пахло пудрой «Коти» (шипровой), под комодом стояла целая армия вечерних туфель, а на кровати сидел Понурый Десмонд[26]. Зеркало было утыкано фотокарточками, изображавшими людей обоих полов и очень уверенного вида. Комната Дикки выходила окнами на север, в сторону города, и в ней стоял тот осязаемый запах, какой часто бывает у северных комнат. Там нашлись: жук-денщик[27], боксерские перчатки, стопка номеров «Эсквайра», три маленьких серебряных кубка на подставках черного дерева, сиявших под групповыми фотоснимками в рамочках. Комната Дорис была настолько дорисовской, что Порция быстро закрыла дверь.

Зато она нашла еще одну комнату – треугольную, будто край сырного ломтя. Слуховые окошки выходили на север. Здесь высились составленные друг на друга картонные коробки, стоял – с почти королевской надменностью – портняжный манекен, а стены были увешаны снимками из тропиков, которые успел посетить доктор Геккомб. Кроме того, тут – что вселяло некоторую надежду – отыскались раскладная кровать, квадратик зеркала и бамбуковый стол. В последний раз окинув комнату взглядом, Порция тихонько спустилась обратно. Когда миссис Геккомб проснулась, она уже успела дописать письмо до середины.

Она писала: «Тут есть комната, и, по-моему, тебе все понравится. К нашему дому ведут две дороги. Я спрошу про тебя завтра, будет воскресенье и…»

Миссис Геккомб, проснувшись, легонько подергала себя за волосы, словно бы услышав что-то оттуда.

– Ты занята, душечка? – спросила она. – Нам с тобой через час нужно будет выходить. Поднимемся на чай к соседям – там две дочки, обе, правда, немного тебя постарше.

Она заправила за поясок выбившуюся сзади блузку и какое-то время умиротворенно расхаживала по салону, двигая и поправляя какие-то предметы, как будто бы именно это ей и пришло в голову во сне. Просочившийся с веранды сквозняк стучал кольцами занавесок, «Вайкики» по-корабельному поскрипывал, и волны все сильнее и сильнее шлепали по песку.

Пока миссис Геккомб и Порция – обе в замшевых перчатках – неспешно поднимались наверх, к дому, куда их позвали на чай, не раскрывшиеся еще нарциссы в садах клонились во все стороны. В Силе нынче давали очередной драматический весенний вечер, с солнцем и ветром, и даже отсюда было видно, как над топью перекатываются облака. Внизу переменчивый серебристый свет дробил излучину бухты.

– Вас с Анной, наверное, часто зовут куда-нибудь к чаю?

– Да, но Анна редко откликается.

На обратном пути миссис Геккомб повела Порцию к вечерней молитве, которую читали в часовне Богоматери. Затем они зашли в ризницу, миссис Геккомб нужно было забрать несколько подризников, чтобы дома их заштопать. Она и не мечтала о том, чтобы, например, украсить алтарь цветами, потому что не могла себе позволить красивых цветов, и трудилась на благо церкви таким образом.

– Мальчики такие неаккуратные, – сказала она, – как дырка, так обязательно по шву на шее.

Они довольно долго перебирали подризники, и еще дольше – заворачивали их в коричневую упаковочную бумагу, миссис Геккомб и другие допущенные в ризницу дамы запасались такой бумагой для своих нужд и складировали ее за относительно священным сосновым шкафом. Викарий об этом ничего не знал. Всякий раз, разворачивая какой-нибудь сверток, миссис Геккомб откладывала бумагу, чтобы потом отнести ее в церковь, поэтому в «Вайкики» никогда нельзя было отыскать коричневой упаковочной бумаги… Когда они вместе с подризниками вернулись в «Вайкики», Дафна расставляла в салоне стулья.

Дафна заново уложила волосы, и теперь они были похожи на золоченую сталь. Дверь в столовую была открыта, чтобы жар от камина в салоне хоть чуть-чуть вытянул оттуда холод: из столовой и впрямь ощутимо сквозило. Они вошли, огляделись, и Дафна – с невозмутимостью вконец отчаявшегося человека – сдула пыль со стоявшего в центре стола букета физалиса.

– Звонок теперь звенит просто замечательно, деточка.

– Да, звонок в порядке, но не успела я в него позвонить, как выскочила Дорис и закатила истерику.

– Может, он все-таки слишком громкий?

– Все равно, пусть так больше не делает. Кстати, банку с паштетом она тоже не может найти.

– Ох, прости, дорогая, она так и лежит у меня в корзинке.

– Мамуля, ну ты даешь… Но, в общем, к сэндвичам она еще даже не приступала. А вы, похоже, ходили в церковь? – набросилась на них Дафна.

– Ну, мы только…

– Знаешь, с церковью можно было бы и подождать. Сегодня вообще-то суббота.