Фонзека нахмурился. Если да Силва дает слово, можно положить его в банк и получать проценты. Он был жестокий, беспощадный сукин сын, но в этом отношении безупречно честен. Беда в том, что он не всегда дает слово, но когда дал, этому меченому оспой ублюдку можно верить.
Да Силва подавил улыбку. Он почти видеть, как маленькие шестеренки скрежещут в голове Фонзеки, и терпеливо ждал, пока все станет на место.
— Ты не единственный, у кого в Кататумбе есть хибара. Поэтому решай живее, нужны ли тебе хорошие деньги.
— Хорошие?
— Достаточно хорошие. Пятьсот конто…
«Какого черта, — подумал да Силва, — не будь скупердяем, не твои деньги!»
— Даже тысячу конто.
Фонзека еще больше нахмурился.
— И никаких неприятностей? Тысячу конто? Не верю.
— Лучше поверь, — посоветовал да Силва, — даю слово.
— Конечно, но…
— Никаких но, — смуглый детектив раскинул руки. — Послушай, Клаудио, я дал тебе слово только за себя, а что решит Господь — не в моей власти.
Фонзека помедлил, размышляя, и кивнул.
— Заметано.
И осушил до дна бутылку, словно ставя печать под уговором.
— Хорошо, — спокойно кивнул да Силва и чуть расслабился. — Очень хорошо. Давай поднимемся в Кататумбу и ты покажешь мне свою лачугу.
Он заметил взгляд, который Фонзека бросил на Перейру, и все понял.
— Нет, без него; он слишком хорошо одет. И за милю видно, что он полицейский. Он подождет нас здесь и потом отвезет тебя назад.
Жестом удерживая Фонзеку на месте, капитан перекинулся с Перейрой парой слов. Подозрения на минуту всколыхнулись в Фонзеке, но тут же улеглись, и он пожал плечами. Если не будет неприятностей в трущобах, все остальное к черту. Тысяча конто — куча денег.
— Эй, да Силва, а как насчет денег?
Капитан сунул руку в карман и вытащил пачку денег, полученных от девушки, надеясь, что та была в ладах с арифметикой.
— Здесь пятьдесят два конто. Когда вы с лейтенантом поедете в город, получишь остальное.
— Хорошо.
Фонзека очевидно понял, что никто его не собирается обманывать, и сгреб пачку в карман, не считая.
— А в Кататумбе как мне объяснить…
— Что объяснить? Что и когда ты хоть кому-то объяснял? — парировал да Силва. — Если кто спросит, скажи, что я твой дед: я слишком молод, чтобы быть твоей бабушкой.
Выбора у Фонзеки не было, хотя один вопрос еще оставался. Ткнув пальцем в сторону Вильсона, он спросил:
— А он? Он тоже едет?
— Тоже, — поспешно заявил Вильсон и повернулся к да Силве. — Зе, я всегда хотел взглянуть на трущобы изнутри… — Он перешел на английский.
— Знаю, — кивнул да Силва, задумчиво глядя на него.
Фонзека подозрительно нахмурился при звуках чужого языка; да Силва посмотрел на человека со шрамом почти сочувственно, потом взглянул на Вильсона.
— Все американцы — от туристов до проживающих в Бразилии лет по двадцать — хотели бы побывать в подлинных трущобах, настоящих фавелах Рио, но только большинство боится. И не без оснований.
Он слабо улыбнулся и язвительно добавил:
— Видимо, чувствуют, что наши трущобы куда колоритнее, чем в Нью-Йорке или Детройте; но, честно говоря, я все их видел, и разницы особой нет, конечно, исключая то, что у трущоб в Рио одно большое преимущество.
Вильсон, набычившись, уставился на него.
— Какое?
Да Силва улыбнулся далеко не искренней улыбкой.
— Наши трущобы населены нами. Тогда как в Вашингтоне, или Кливленде, или Буффало — вами.
Вильсон уставился на него, осознавая, что да Силва прежде всего был бразильцем с обостренной национальной гордостью, и лишь потом — его другом. И сдержал аргументы, уже готовые сорваться с губ, стараясь не вступать в конфликт.
Да Силва долго вызывающе изучал бледное скованное лицо, потом повернулся к Фонзеке.
— Он пойдет с нами. Ты готов? Тогда пошли.
Глава 7
В квартиру Вильсона они вернулись уже под вечер. Солнце уже спускалось за вершину Корковадо, отбрасывая длинные неровные тени на стены и воды залива. Лишь короткие сумерки отделяли тропический вечер от ночи.
В тесной кабине лифта никто не нарушил молчания. Вильсон открыл дверь квартиры, включил свет и направился к бару, чтобы достать непочатую бутылку коньяку. Он отвернул пробку и налил себе хорошую порцию.
— Осталось только две.
Пустая, слабая замена нужных слов…
Он двинулся к окну, бездумно глядя на сгущавшиеся сумерки.
Слева на фоне призрачного заката рисовался четкий силуэт горы Карбитос и наверху — фавелы Кататумба. Трущобы поднимались по склону, заполняя каждую расщелину хибарами, покрывая каждый выступ лачугами из ржавой жести. Дряхлые лачуги жались одна к другой, ища поддержки в общей нищете. Верхним хибаркам еще доставались последние лучи заходящего солнца, и расплющенные банки из-под керосина, служившие стенами, блестели, как серебряная чешуя. Ниже, где у подножья сгущались тени, уже мелькали огни электрических ламп, раскачивавшихся на провисших проводах, образовавших хаос перепутанных гирлянд.
Подключение к энергосистеме производилось совершенно незаконно, но с молчаливого попустительства городских властей и энергетической компании. Муниципалитету и промышленникам обходилось это не так уж дорого, во всяком случае, дешевле самоубийственной попытки отключения…