Смерть швейцара

— Вот, пожалуйста, — сказал он, извлекая с полки очередной фолиант и сдувая с него пыль, смешно надув щеки. — Здесь все, что когда-либо публиковалось по поводу собрания князя Усольцева. Смею заметить, — хитро прищурился Евлампий, — того, что имеется у меня, в архиве нет. Куда до меня архиву! У них что? Сухое описание коллекции, заключения экспертов — и все, а здесь — все репродукции подобраны, сказано, как та или иная картина попала в собственность князя. Критические заметки известных людей. Вас Рогир ван дер Хоолт интересует? Отлично, смотрим на «ха». Из вашего архивного списка как раз страничка с ван дер Хоолтом исчезла, а у меня, пожалуйста, и про него имеется. Хотя материала, конечно, тоже негусто.

Не закончив трапезу, собеседники втроем переместились на диван и погрузились в изучение архива Евлампия. Но о судьбе «Юноши с молитвенно сложенными руками» они узнали и в самом деле немного. В папке, на картонной крышке которой красовались вырезанные из газетной передовицы буквы «хонд — хоре» — «Как в энциклопедии», — подумала еще Ольга — документов набралось бы всего на тощенькую стопочку. Несколько искусствоведческих статей о творчестве художника, вырезанных из разных изданий, пять или шесть репродукций все с тем же молодым человеком в синем камзоле, включая старинную цветную литографию, сделанную с подлинника, и подборка местной первозванской периодики двадцатого года, повествовавшая о коллекции князя и о ее судьбе.

Аристарх хлопнул рукой по пожелтевшему листу печатного органа двадцатых годов под названием «Первозванская правда».

— Вот, изволите ли видеть, — помахал он газетой в воздухе. — Пишут: «...сокровища князя Усольцева будут переданы народу». Об Айвазовском, о Брюллове, даже о Гейнсборо упоминают, а о Рогире ван дер Хоолте ни слова — как будто его и не было.

— Так, может, большевички его того... — многозначительно сказала Ольга, закатив глаза. — Решили с самого начала заныкать. Чтобы потом, при случае, на паровозы поменять? За «Молящегося юношу» им бы шведы наверняка не один паровоз отсыпали.

— Черт его знает, — проворчал Собилло, стряхивая пепел в пепельницу в виде античного щита, на котором пристало возвращаться с поля брани ахейскому герою при неудачном стечении обстоятельств. — Может, и заныкали.

— Ах, девушка, девушка, — укоризненно заметил Евлампий. — Юноша у Рогира не «молящийся», а «с молитвенно сложенными руками». Это понимать надо! И потом — что значит «заныкали»? Не могли. Не имели такой возможности. В городе комиссия работала. И не из большевиков, а из лучших искусствоведов — их сюда на работу лично нарком товарищ Луначарский направил. Так что не могли, как вы выражаетесь, «заныкать».

— Ну, стало быть, по дороге кто-нибудь спер, — сообщил со скептическим видом Собилло, наливая себе в бокал минеральной воды. — Пока картины из Усольцева в Первозванск везли. Обоз, поди, не «каппелевцы» охраняли, а такие же мужики, что и в каждой деревне, только, как тогда писали, «революционно настроенные».

— Правда, Евлампий, — пришла на помощь своему кавалеру Ольга. В тепле она разнежилась и теперь ластилась к своему другу, как кошечка, что со стороны выглядело весьма соблазнительно, но успеху предприятия никак не способствовало. — Вы же сами говорили, что сгорела скорее всего картина в печке какого-нибудь Михрюты.

— Михрюта он тоже Михрюте рознь. Те Михрюты, что обоз в двадцатом охраняли, были из «железной латышской дивизии». Я о местном, усольцевском Михрюте речь вел. Сами посудите, — сказал Евлампий, — когда картины из Усольцева в Первозванск вывезли? Правильно, в двадцатом году. А когда революция и всякие беспорядки начались и князь с семейством на Юг драпанул, к Антон Иванычу Деникину? В семнадцатом — восемнадцатом, верно? Вот и считайте теперь, дорогие. Собрание князя бесхозным как минимум два года простояло, а за это время не то что картины, а и само имение могло сгореть — очень даже легко.

— В таком бы случае, Евлампий, как вы верно заметили, пропало бы не одно полотно, а большая часть коллекции. На портянки картины бы разодрали, — заметил со знанием дела Собилло.

Можно подумать, он хотя бы раз в жизни эти

самые портянки надевал. А может, и в самом деле надевал. Учился же он в университете и вместе со всеми наверняка на картошку ездил, подумала Ольга. Ей все больше и больше хотелось узнать подноготную жизни Аристарха. Откуда он такой взялся — лощеный, холеный, временами даже холодный, но в чем-то по-детски наивный? Евлампий, однако, прервал течение ее мыслей.