Смерть швейцара

Между тем стало слышно, как медленно, со скрипом, отворяется дверь. Человек проник в квартиру, в этом сомнений быть не могло. Действовал он, однако, очень осторожно. Пока ключ снова не стал проворачиваться в замке Ольгиной комнаты, до них с администратором не донеслось ни единого звука — ни скрипа половиц, ни шарканья подошв, ни шуршания одежды — ничего. Потом ночной гость прошел в комнату Ольги.

Сколько еще после этого прошло времени, она не знала. Может, пять минут, может, час, а может — и целый год. Время снова для нее остановилось, и Ольга потеряла всякую способность в нем ориентироваться. Зато у Меняйленко внутри, похоже, сработал таймер. В какое-то мгновение он вскочил и неслышно, черным силуэтом метнулся к двери. И опять настала тишина, правда, на этот раз она длилась недолго. Послышались шум борьбы, сдавленные стоны, топот ног по коридору и, как финал, громкий крик администратора:

— Дайте же, мать вашу, наручники!

Затем в квартире всюду зажегся свет. Ольга увидела желтую полоску под дверью комнаты Клары Альбертовны.

— Оленька, теперь можно, входите, — прогремел из коридора голос администратора, и она поднялась на непослушных ногах с места. Шаг, другой, третий — и вот, наконец, дверь. Открыв ее, Ольга с минуту стояла, привыкая к яркому свету, заливающему коридор, и беспомощно моргала. Но скоро все предметы снова обрели свои привычные очертания, свет перестал казаться ярким, и Ольга шагнула в распахнутую дверь своей прежней обители.

Первым делом она увидела свою картину, лежавшую на полу у самого выхода. Бумага, в которую она была запакована, в одном месте свисала клочьями — было ясно, что тот, кто хотел ее унести, предварительно осматривал полотно. Как это ни странно, кошмарная репродукция картины Васнецова тоже была сорвана со стены над диваном и валялась на полу. Сам же виновник всего этого переполоха стоял к Ольге спиной, у окна, и она заметила, что руки у него отведены назад и скованы наручниками. Дорогая замшевая куртка, которая обтягивала его широкие плечи, ничуть не напоминала кожаную куртку ее бывшего любовника, и Туманцева с облегчением перевела дух. Тем не менее, в фигуре ночного пришельца определенно угадывалось что-то знакомое, а когда он, наконец, повернулся к ней лицом, у Ольги перехватило горло — перед ее взором предстали дорогие, с тонированными стеклами, очки и роскошная седая прядь, украшавшая лоб владельца антикварного магазина «Аэлита» Алексея Витальевича Заславского.

— Ну вот, Оленька, я же говорил, что это Заславский — а вы мне не верили, — удовлетворенно произнес Меняйленко, оторвавшись на мгновение от мобильного телефона. Потом он снова приник к аппарату и стал лающим голосом отдавать распоряжения. Ольга догадалась, что администратор вызывал еще одну машину — с охраной — для перевозки задержанного. В комнате несколько раз прозвучало знакомое каждому москвичу название «Лефортово».

«Вот куда ниточка тянется, — подумала Ольга. — В контрразведку. Может, Заславский — шпион? Но почему, все-таки, он хотел меня убить? Я же для него никто».

Меняйленко закончил командовать, сунул телефон в карман и, понимая состояние молодой женщины, громко сказал — так, чтобы его слышал и Заславский:

— А вы сами его спросите, Оленька, зачем ему понадобилось вас убивать. Может, скажет?

Алексей Витальевич презрительно скривил рот.

— Это провокация, и вы, господин Меняйленко, за это ответите.

— Но я? — воскликнула Ольга, обращаясь к антиквару. — За что должна была расплачиваться я? Ведь я не сделала вам ничего дурного! Почему вы меня преследовали? Зачем?

Заславский смерил ее тяжелым взглядом серых глаз, в которых — даже сквозь тонированные стекла — видна была полыхавшая ненависть.

— У-у-у, проклятая дура, — только и сказал он, после чего снова отвернулся к окну и не произнес больше ни слова.

— Не расстраивайтесь, Оленька, он не прав, — Меняйленко ободряюще коснулся ее плеча. — Я лично придерживаюсь иного мнения о ваших мыслительных способностях, а мое мнение, надеюсь, для вас что-нибудь да значит. Зато господин Заславский в этом деле сам проявил себя не с лучшей стороны, хотя, в каком-то смысле, его понять можно — запаниковал. А вот этого, — наставительно добавил администратор, — мужчина себе позволять не должен. Никогда.

В кармане у Александра Тимофеевича запищал телефон. Выяснилось, что машина за Заславским уже пришла. Через несколько минут в коридоре небольшой квартиры уже толпились одетые в темные пальто люди. Они почти не отличались от Михайлова и Панаеотова. Один из них — высокого роста, но с не запоминающимся, каким-то стертым лицом — ткнул Заславского в спину дулом пистолета и коротко скомандовал: «На выход». Задержавшись у двери, он повернулся к Александру Тимофеевичу и спросил, указав пальцем на небрежно брошенные на пол картины:

— А с этим хозяйством как поступим? Сейчас увезем — или вы нам сами потом доставите? все-таки улики. Хотя, насколько я знаю, ничего ценного здесь нет.