Смерть у стеклянной струи

Морской развелся с матерью Ларочки, когда дочери был всего год, и с тех пор испытывал понятные комплексы и повышенное желание быть хорошим родителем. Отношения с первой женой остались нормальными, потому он имел возможность забирать дочь, когда хотел. Все детство Лариса ходила с отцом то в театр, то в цирк, то на экскурсии по городу, устраивать которые Морской когда-то был мастер, то еще по каким-нибудь «злачным местам». Когда Лара оканчивала школу, любимым воскресным развлечением стали бега на ипподроме. Особенно с тех пор, как выяснилось, что при дожде или сразу после него у Ларочки — хотя она и была, как сама любила говорить, «полный профан», — часто получалось сделать правильные ставки.

А потом была война. Дочь посерьезнела, выросла. Вышла замуж, родила себе невозможно голубоглазую девочку Лену, ушла с головой в свою новую жизнь и долгое время встречалась с отцом только по делам или на семейных праздниках. В свои двадцать семь она многого достигла: работала врачом-психиатром в одном из лучших психоневрологических институтов страны, ходила на курсы повышения квалификации… Но недавно все в одночасье развалилось: Лариса оказалась одновременно дочерью «антипатриотичного критика» и падчерицей «врага народа» — Яков, второй муж ее матери Веры и близкий друг Морского, был недавно арестован за какие-то старые, еще довоенные дела. Лару уволили с работы и ничего, кроме должности медработника в пригородных санаториях не предлагали. Отец примчался утешать, и среди прочих разговоров о житие-бытие, было решено хотя бы пару раз в месяц выбираться куда-то, чтобы провести время вдвоем. Лариса предлагала на футбол, но если матчи проводились на восстановленной совсем недавно арене «Металлиста», билеты раскупались настолько заранее, что даже более или менее вольно распоряжающийся теперь своей жизнью Морской пугался от необходимости загадывать так далеко. Сошлись на ипподроме — не слишком долго, зато весьма эмоционально и захватывающе. Морской по-прежнему играл не ради выигрыша, а ради яркого времяпровождения, и, кажется, Лариса тоже была готова вспомнить давнюю любовь к скачкам.

— Там и поговорим! — Морской кивнул в сторону входа на трибуны.

— Как скажешь, — кротко согласилась дочь, и стало ясно, что разговор будет тяжелым: в обычных обстоятельствах покорностью Лариса не грешила.

«Что могло произойти?» — заволновался Морской. Честно говоря, он давно ожидал, что у дочери начнутся личные, никак не связанные с проблемами родителей, неприятности. В рабочее время Ларочка вроде была безупречна, но стоило ей ступить за порог учреждения, все менялось. Джаз — это ладно, это хорошо. Туда же книги, поиски по кинотеатрам чего-то стоящего и старые иностранные журналы, скупаемые у аферистов, которым все досталось по дешевке в послевоенном голоде. Но бесконечная погоня за одеждой и открытое подражание западным киноактрисам раздражали даже Морского. «Надо свою жизнь строить, а не равняться на картинку с экрана», — безрезультатно напутствовал он. Тем более, что в обществе теперь картинку эту осуждали. К тому же Олег — муж Ларисы — хоть и был личностью вполне приятной, но все равно благонадежным не считался. Работал скромным инженером на ТЭЦ, но вечно говорил какие-то вольности, играл на саксофоне и водил опасные знакомства с той самой необузданной аполитичной молодежью, которая нынче активно клеймилась в печати. Причем в компании у них все были сплошь сынки ответственных работников. То есть чуть что, чтобы не трогать остальных, ударили бы ровно по Ларисе и Олегу.

Предвидя это, Морской переживал, но гнал дурные мысли прочь. И вот дочь заявляет о серьезном разговоре. Неужто началось?

— Пойдем уже скорее, сядем! — потребовала Лара, нервно тарабаня тонкими пальцами по только что купленным билетам. — Кричать не хочется, а на бегу ты шепот не услышишь…

Она взяла отца под руку и настойчиво подтолкнула в толпу у входа. Морской представил, как они смотрятся со стороны, и усмехнулся:

— Мы с тобой прямо как с обложки «Крокодила». Убойная парочка. Космополит и стиляга.

Прошлогодняя статья журнала «Крокодил», породившая термин «стиляга», была вообще-то не особо и смешной, но хлесткое словечко тиражировалось в прессе, и Морской подхватил его как заурядный обыватель.

— Стиляга? — Ларочка презрительно дернула плечом. Потом огляделась, поймала пару осуждающих взглядов и, бросив чуть более громкое, чем следует: — А, плевать! — еще решительнее устремилась к контролерам.

Пробираясь к барьеру — Морской всегда усаживал там дочь смотреть на пробежку перед забегом, — она то и дело натыкалась на обрывки чьих-то разговоров и с удивлением вскидывала брови, требуя от отца разъяснений.

Журнал «Крокодил», № 7, 1949 год, иллюстрация к фельетону «Стиляги»

— Дубина! Кто ж папиросу тушит о скамью? — кричала кому-то полненькая особа добродушного вида, — Хочешь, как в Москве на Беговой, среди трамваев фаворитов высматривать?