Смерть у стеклянной струи

И вот наконец!

— Слушаю! — Как только разжался звонок, Коля схватился за телефонную трубку, как за последнюю соломинку.

— Приятно, когда в рабочие обязанности входит необходимость порадовать собственного мужа, — ласково сообщила Света с того конца провода. — Вечером расскажу детям, что их отец — гений. Прости, что сомневалась и ворчала. Ты был прав. Твои подозрения полностью подтвердились!

* * *

А Морской тем временем занимался едва ли не самым любимым делом своей жизни: выгуливал по городу прекрасных дам. То, что одна из них была его бывшей женой и знала все рассказываемые им истории наизусть, а вторая не понимала русского языка, Владимира не смущало. Как и то, что полученная утром от Коли задача этих прогулок, собственно, не требовала. Морской был в ударе. Не отвлекаясь на монотонное, похожее на звук швейной машинки, звучание Ирининого перевода, он громко и вдохновенно вещал:

— Перед вами самое большое театральное здание Харькова. Далеко не самое лучшее, в дореволюционной прессе регулярно чихвостимое за гадкую акустику и неудобный зал, но зато — живая легенда, — говорил он, проходя мимо театра-цирка Муссури, который уже лет двадцать как служил домом для харьковской музкомедии. — Кто тут только ни выступал! — Морской чуть не назвал опальных Шаляпина и Вертинского, но вовремя спохватился, ограничившись спасительным на все времена Маяковским. И тут же, вспомнив погибшую «виллу Жаткина», добавил речи каплю оттеняющей горечи: — В Малом театре на набережной Маяковский, кстати, тоже выступал. Увы, то здание войну не пережило. Зато за это, — широким жестом он указал на уже оставшийся чуть позади полукруглый фронтон на крыше, — я спокоен. Думаю, даже если бы война его коснулась всерьез, наши все равно бы восстановили. Помимо прочего, это еще ведь и оплот революции. Именно здесь была провозглашена первая конституция УССР. Такие здания город не бросит…

— Не выдумывайте! — тихо возразила Ирина, тоже ускоряя шаг. Прогулка явно стоила ей множества душевных сил, но она держалась, успевая и опекать Клару, и хладнокровно расправляться с фантазиями Морского. — Здание Дворянского собрания, где заседал ВУЦИК[19], восстановить не могут, а театр бы сумели? Вы рехнулись!

— Согласен, — легко пошел на попятную Морской. — Я исказил смысл в угоду красоте мысли. Не берите в голову! С кем не бывает! — Идти нужно было все быстрее, поэтому больше рассказать про улицу Карла Маркса почти ничего и не вышло. Зато впереди ждала еще одна интересная локация. — Что ж, переходим к Благовещенской церкви!

— Пока не переходим, извините, — невозмутимо перебила Ирина. — Клара говорит, что мы в тот раз вышли к собору с другой стороны. Придется опять вернуться. Я не нарочно, вы же понимаете? С кем не бывает…

Морской подумал, что ни с кем, кроме Ирины, но ничего, конечно, не сказал. Компания остановилась, обсуждая, как еще можно было выйти к церкви и какой маршрут кажется Кларе наиболее знакомым.

Ирина не только переводила для Клары рассказы Морского, но и пыталась с ее помощью восстановить роковой маршрут, проделанный в день убийства Гроха.

Колино задание такой точности не требовало, но Морской на этот счет имел свое мнение. Для проверки зародившейся у него гипотезы было очень важно, в какое время компания оказалась на Благбазе. Увы, дамы точно помнили только, когда вышли из гостиницы. Конечно, их передвижения можно было восстановить по поступавшим тогда в милицию звонкам от бдительной общественности — граждане наверняка с точностью до секунды и миллиметра сообщали, когда и где видели подозрительных иностранцев. Но Морскому хотелось проверить все немедленно и самому, потому он решил действовать экспериментальным путем. Его общение с Ириной органами одобрялось, так что ничего плохого в затее не было. Кроме бестолковости.

Пройти проделанный недавно путь еще раз и в том же темпе, замедляясь и ускоряясь в тех же местах — что может быть проще? Но нет. Ирина совершенно не помнила, где и куда сворачивала, когда срезала путь или хотела навестить очередной оставшийся в воспоминаниях живописным дворик. Пришлось взять с собой Клару: Ирина утверждала, что у той блестящая зрительная память. К несчастью, на составление маршрута эта память не распространялась. Товарищ Бржихачек не могла сказать, в какую сторону и где они сворачивали в тот злосчастный день, но точно знала, с какого ракурса видела тот или иной дом. При каждом новом ее решительном сомнении приходилось возвращаться на прошлую контрольную точку, делать пометки в блокноте и заново засекать время.

Морской не нервничал. Ситуация его в целом забавляла. Открыто беспокоились лишь следящие за петляющей компанией опера, выделенные милицией для наружного наблюдения. Держась на расстоянии, они при этом не скрывали ни своего наличия, ни недоумения.