Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник)

– И вам в голову не пришло, что вы строите ваши дикие обвинения практически на песке? Что вашей версии с камерой, за которую вы цепляетесь, противостоит совершенно полная невероятность того, что я застрелил гостя и старого друга семьи, чтобы обшарить его карманы? Не лучше ли вам, по крайней мере, начать с чего-то более правдоподобного, а потом, знаете ли, вернуться ко мне, если все остальное отпадет?

– Мне приходится начинать с того, что представляется наиболее значительным. А насчет невероятности вы слегка преувеличиваете. Убийство лорда Олдирна и перехват документа – или попытка его – могут оказаться совершенно не связанными друг с другом.

Джервейс замер.

– Несомненно. И вы хотите обвинить меня в перехвате?

– Я хочу увидеть фотоаппарат. Если вы его не принесете, мне придется сделать это самому.

Джервейс так порывисто вскочил на ноги, что Эплби непроизвольно стиснул кулаки. Однако нападения не последовало. Джервейс выпрямился, издав звук, который Ноэль сравнил с нырком морского льва. Он прошел в дальний конец комнаты, повернулся, сделал шаг назад и произнес:

– Мистер Эплби, войдя сюда, я оскорбительно отозвался о вас. Вы не дурак.

Джервейс говорил таким тоном, что это признание прозвучало почти как извинение за слова «тупой павиан».

– Вы, несомненно, знаете свою работу, и чем вам должно заниматься. И вы, конечно же, понимаете, что… м-м-м… дело, которое вы хотите обсудить, вероятно, является несущественным? Вы поверите моему слову джентльмена, что это именно так?

– Мистер Криспин, вы напрасно тратите мое время. Я представляю себе степень вероятности, однако пока не могу ею заниматься. Если бы я расследовал пропажу своей собственной чековой книжки, я бы тотчас поверил вашему слову. Но в данном случае…

Договорить он не успел. Дверь без стука распахнулась, и в комнату влетела Анна Меркалова.

– Джервейс, – трагическим тоном произнесла она, – они узнали?

С этими словами она бросила на кровать небольшой металлический предмет.

Готт подумал, что слишком большая увлеченность постановкой «Гамлета» могла заставить его невольно воспринимать окружающее с точки зрения сценических эффектов. Появление Меркаловой было в высшей степени театральным. Ноэль, очевидно, решивший пока что рассматривать ужасные и запутанные события ночи с эстетской отстраненностью редактора «Тигля», явно обрадовался подобному повороту. Он вытянул шею, чтобы рассмотреть предмет, брошенный Меркаловой на кровать, а затем обратился к куда более интересному предмету, который представляла собой сама Меркалова. Одета она была неподобающе. Возможно, она довольствовалась нарядом эмоциональной холодности, благочестиво приписанным ей Готтом. Однако она никоим образом не походила на Артемиду или Афродиту. Это была зрелая и, несомненно, привлекательная дама. Ее загадочные славянские глаза, выразительно подведенные, зажглись дивным страстным огнем. «Эта дама, – подумал он, – еще проявит свой характер».

– Это какой-то фотоаппарат, – спокойно произнес Ноэль, нарушив воцарившееся в комнате молчание.

Случившееся позже привело всех в легкое недоумение. Слова Меркаловой, обращенные к Эплби, оказались, по счастью, непонятными. Или не понятными никому, кроме Эплби. С фотоаппаратом тоже получилось неловко. Эплби сделал шаг к кровати, посмотрел на него и как-то криво улыбнулся. Он повернулся к Джервейсу:

– Мистер Криспин, я почти догадывался, что так и выйдет, пока не понял, что ни один человек не станет так сильно упрямиться, чтобы скрывать нечто столь тривиальное. Если я попусту потерял время, то потерял его из-за вас. Вы сваляли дурака, сэр.

Ноэль облегченно вздохнул. Готт с легким удивлением слушал, как обычно учтивый Эплби ввязался в «обмен любезностями». Однако через мгновение он заметил, что тот исподволь изучает характер Джервейса. После одного негодующего восклицания тот больше не сердился. Он хохотнул и попытался отшутиться.

– На самом деле речь тут об осле, о павиане и… – Он бросил взгляд на все еще не умолкавшую даму. – О колибри… Анна, бога ради, успокойся.