Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии

С этого момента и до апреля 1945 г. ответственность за оказание похоронных услуг в городе лежала только на муниципальных властях. Но и в таких экстремальных условиях обычай продолжал играть центральную роль в уходе за мертвыми. Семьям по-прежнему давали по возможности право решать, как похоронить их близких. По-прежнему принимались во внимание конфессия или отсутствие религиозной принадлежности, от чего могло зависеть место погребения451. И все-таки некоторые меры, принимавшиеся в случаях массовых смертей, начинали заметно беспокоить общественность. 28 февраля одно окружное отделение пропаганды опротестовывало заявление группы прохожих, видевших на берлинском кладбище на Барутерштрассе, как завернутые в тряпки трупы и части тел вытаскивали из грузовика и как «останки четырех или пяти человек хоронили в одном гробу»452.

К началу 1945 г. введенная в июле 1943 г. система распределения средств на создание чрезвычайного запаса гробов для погибших при воздушных налетах больше не могла поддерживаться453. 22 февраля город наложил арест на все имевшиеся гробы454. Тем не менее к 6 марта Центральному похоронному ведомству уже не хватало гробов даже на покрытие «нормальных смертей», не говоря уже о случаях непредвиденной массовой гибели. Вместо них ведомство выдавало Leihsärgen, или «гробы напрокат»: в них трупы доставляли к могиле, но не хоронили – таким образом гробы можно было использовать повторно. Тем временем Katastrophenleichen, буквально – «трупы бедствий», как теперь называли жертв массового истребления, решено было хоронить вместе, в бумажных гробах, в закрытых гробницах455. При этом распределение гробов по-прежнему зависело от расовой прерогативы и иерархии. Чтобы обеспечить поставку гробов для Volksgenossen [нем. соотечественников], Центральное похоронное ведомство постановило: надлежащие гробы могут получать лишь представители «дружественных иностранных государств»; и наоборот, гробы поляков и Ostarbeiter должны быть «только самого низкого качества», а военнопленных и приговоренных к смерти надлежало хоронить и вовсе без гробов456.

Однако к концу марта 1945 г. подобные различия уже не имели значения: без гробов хоронили все тела. Несколько дельцов взялись продавать их на черном рынке; директор Центрального похоронного ведомства Харбауэр выразил, наверное, чувства многих, сказав, что «в нынешних крайних обстоятельствах деловые интересы индивида должны отступить перед коллективным благом»457.

Отсутствие гробов стало для берлинцев чрезвычайным испытанием – об этом говорит тот факт, что нет практически ни одного дошедшего до нас воспоминания военного или послевоенного времени, где не упоминалось бы это обстоятельство. Но какого рода было это «испытание», и почему даже годы спустя оно оставалось в центре воспоминаний о войне? Стоит заметить, что в марте 1945 г. из отрядов Volkssturm специально забирали плотников – делать гробы; даже защита города казалась в каком-то смысле менее важной458. Как обнаружили после войны городские чиновники, берлинцы, которым пришлось хоронить близких в 1945 г. (к этой теме мы еще вернемся), иногда клали на лежащие в могиле тела тяжелые двери, щиты и ящики – чтобы имитировать гроб, прежде чем закопать могилу459. Другие, самостоятельно найдя или смастерив гроб, просили Центральное похоронное ведомство выкопать умершего близкого, чтобы (пере)захоронить надлежащим образом. Все это говорит нам о длительном моральном потрясении в связи с погребением без гробов460.

Для некоторых такие похороны представляли просто непереносимый диссонанс. Мария Хервег вспоминала: когда в 1945 г. ее мать «отдала Богу душу», она уложила ее в комнате на раскладушку, где та пролежала целых четырнадцать дней. Хервег не могла добыть гроб и не могла смириться с тем, что ее «всегда беспокоящаяся и заботливая мать» будет похоронена без него: