Когда поезд пересек дамбу и отъехал от города, он посмотрел вдаль и увидел горы — в последнее время их редко бывало видно, — еще не заснеженные, но ему хотелось надеяться, что скоро они покроются снегом. Уже третий год подряд стояла засуха, весной выпало мало дождей, летом вообще ни одного, а осенью урожай оказался плохим. Фермеры возлагали надежды на зимние снегопады, и Брунетти припомнил поговорку крестьян из Фриули, мрачных, трудолюбивых людей:
Сегодня он не стал брать с собой портфель, ежедневно находить пакеты с кокаином ему вряд ли грозит, зато он купил газету на вокзале и прочел ее всю, пока поезд вез его по плоской равнине Виченцы. Сегодня никаких упоминаний о погибшем американце, его место заняло преступление, совершенное по страсти в Модене, там дантист удавил женщину, которая отказалась выйти за него замуж, а потом застрелился. Остаток пути он читал политические новости и узнал для себя столько же нового, когда прибыл в Виченцу, сколько знал, когда выезжал из Венеции.
Тот же водитель ждал его у вокзала, но на этот раз он вышел, чтобы открыть Брунетти дверь. У ворот он остановился, не дожидаясь, пока его попросят об этом, и подождал, пока карабинер выпишет пропуск Брунетти.
— Куда бы вам хотелось поехать, синьор?
— Где находится санитарная инспекция? — спросил Брунетти.
— В больнице.
— Значит, едем туда.
Водитель повез его по длинной главной улице базы, и Брунетти опять показалось, что он попал в другую страну. По обеим сторонам улицы росли сосны. Машина проезжала мимо мужчин и женщин в шортах, которые либо катили на велосипедах, либо толкали перед собой тележки с младенцами. Неуклюже подпрыгивали любители бега трусцой; за окном машины промелькнул даже плавательный бассейн, полный воды, но пустой, без купальщиков.
Водитель остановился перед очередным безликим бетонным зданием.
«Полевой госпиталь Виченцы», — прочел Брунетти.
— Вам сюда, синьор, — сказал водитель, въезжая на стоянку, снабженную знаком «для инвалидов», и выключая двигатель.
Войдя в здание, Брунетти оказался перед низким, изогнутым дугой столом регистратуры. Молодая женщина посмотрела на него, улыбнулась и спросила:
— Да, сэр, могу я вам помочь?
— Я ищу отдел санитарной инспекции.
— Идите по коридору, вот он — за моей спиной, сверните направо, третья дверь налево, — сказала она, потом повернулась к беременной женщине в армейской форме, которая вошла и стала рядом с Брунетти.
Брунетти отошел от стола и зашагал в указанном направлении и не обернулся — подумал он с гордостью, — не обернулся, чтобы взглянуть на женщину в армейской форме, беременную женщину в мундире.
Он остановился перед третьей дверью с четкой табличкой «Отдел санинспекции» и постучал. Никто не ответил, он постучал еще раз. По-прежнему никто не ответил, тогда он нажал на круглую ручку, отметив про себя, что ручка круглая, а не удлиненная, открыл дверь и вошел. В маленькой комнате стояло три металлических стола, каждый с задвинутым под столешницу стулом, и два шкафа с папками, поверх которых свисали длинные стебли изможденного растения, сильно нуждавшегося в том, чтобы его полили и отерли от пыли. На стене висела — чего и следовало ожидать — доска объявлений, на этот раз покрытая объявлениями и диаграммами. Два стола со следами обычной канцелярской работы: бумаги, бланки, папки, ручки, карандаши. На третьем помещались монитор и клавиатура, но вокруг них было подозрительно пустынно. Брунетти уселся на стул, явно предназначенный для посетителей. Один из телефонов — на каждом столе стояло по одному — зазвонил и, прозвонив семь раз, смолк. Брунетти прождал несколько минут, потом подошел к двери и выглянул в коридор. Мимо шла медсестра, и Брунетти спросил у нее, не знает ли она, где служащие из этого отдела.
— Сейчас придут, сэр, — ответила та, как и положено по международному кодексу, по которому сослуживцы покрывают друг друга перед незнакомыми людьми. Ведь эти люди, возможно, посланы к ним выяснить, кто занят работой, а кто нет.
Брунетти, вернувшись в кабинет, притворил дверь.
Как и во всяком кабинете, здесь были обычные карикатуры, почтовые открытки и написанные от руки записки вперемешку с официальными уведомлениями. На всех карикатурах были нарисованы военные или врачи, а на большинстве открыток были изображены либо минареты, либо археологические раскопки. Он отколол первую и прочел, что Боб шлет привет с Блю-Моск. Вторая сообщала, что Бобу понравился Колизей. Но третья, на которой был изображен верблюд перед пирамидами, сообщала гораздо более интересные сведения — что М. и Т. закончили инспекцию кухонь и возвращаются во вторник. Он приколол третью открытку на место и отошел от доски.
— Могу я вам помочь? — сказал голос у него за спиной.
Он узнал ее голос, повернулся, и тут она узнала его.