Смерть в Миракл Крик

Звучало правдоподобно. Только вот жвачка, освежитель, списки квартир – все это доказывало, что он использовал пакет, чтобы прятать вещи прошлым летом. Нет, Пак сейчас лжет, как и в кабинете Эйба. Она вспомнила холодок, который ощутила, увидев, как убедительно он может настаивать на правдивости заведомо лживых слов. Теперь он продолжал в том же духе и надеялся одурачить ее.

Пак, видимо, принял ее молчание за согласие и отодвинул жестянку.

– Отлично, с этим решено. Выбросим и забудем, – сказал он и поднял штраф за парковку. – А теперь перейдем…

Она вырвала у него листок и порвала.

– Штраф? Штраф – это ерунда. Просто деньги, заплатил и готово. В отличие от этого, – она подняла жестянку, встряхнула ее, так что содержимое зазвенело, потом резко положила и раскрыла. – Видишь сигареты? Марки «Кэмел», ровно как та, при помощи которой кто-то убил наших пациентов на нашей территории. А еще жвачка и освежитель, ими обычно скрывают запах. Все это спрятано у нас в сарае. Думаешь, это ерунда, при том, как ты весь день клялся в суде, что больше не куришь? Это не ерунда. Это улики, – заявила она и бросила на стол папку с документами от риэлтора. – А представляешь, какие выводы юристы сделают из вот этого? Что скажут присяжные, если узнают, что прямо перед взрывом ты втайне планировал переезд в Сеул?

Пак поднял папку и уставился на обложку.

– Я твоя жена, – сказала она. – Как ты мог скрыть такое от меня?

Он пролистал документы, глаза метались по страницам, словно пытаясь осознать написанное, уловить хоть какой-то смысл.

Видя взгляд Пака, пустой и неуверенный, Янг почувствовала, как гнев уходит, сменяется тревогой. Врачи предупреждали, что в будущем могут проявиться новые симптомы. Неужели повреждения затронули мозг, и он забыл о списках?

– Ю-бо, что не так? Расскажи! – сказала она.

Пак взглянул на лицо Янг, на ее руку, словно позабыл, что она стояла рядом. Он нахмурился, потом глубоко выдохнул.

– Извини. Просто дурацкая голубая мечта. Поэтому я ничего не рассказал.

– Что не рассказал? – спросила она. К ней снова подступила тошнота. Она ожидала, что правда принесет облегчение, она поймет, что не выдумала все сама. Но теперь, когда он с видом раскаяния сознается, она мечтает вернуться на несколько секунд назад, когда ее подозрения еще не подтвердились и злость была беспочвенной.

– Извини, – сказал он. – За то, что не выбросил сигареты. Знаю, я должен был бросить курить, да я и бросил, я больше не курил, но мне нравилось держать сигарету в руке. Когда меня что-либо беспокоило, это помогало… просто ощущение, запах. Они так сильно пахли, даже если не раскуривать, что я купил освежитель и жвачку. Я не хотел, чтобы ты узнала, потому что… потому что это было так глупо. Проявление слабости.

Он посмотрел прямо ей в глаза взглядом, полным боли и мольбы.

– А что с квартирами?

– Ну… – он потер лицо. – Это было не для меня. Просто… дела шли хорошо, и я подумал, не сможем ли мы помочь моему брату перебраться в Сеул. Ты же знаешь, как он об этом мечтает, – покачал он головой. – Но ты видела цены. Я сказал ему, что у нас не получится, и тема была закрыта. Я собирался все выбросить, но после взрыва вылетело из головы, – он снова вздохнул. – Мне следовало все рассказать, но я хотел сначала узнать цены. А потом уже нечего стало рассказывать.

– Но риэлтор пишет, будто ты возвращаешься в Корею.

– Ну конечно я так ей сказал. Если бы я сказал, что просто интересуюсь, у нее не было бы стимула мне помочь.

– Получается, ты не собирался переезжать обратно в Корею?

– Зачем? Мы столько вложили, чтобы оказаться здесь. Я даже сейчас хочу остаться здесь. А ты разве нет?

Лицо у него слегка перекосилось влево, глаза расширились от удивления. Так щенок смотрит на хозяина, и ей стало стыдно за устроенный допрос.

– А «Бухтаплаза»? – спросила она. – Я знаю, что ты не ездил в «Уолгрин» за присыпкой. Я помню, ты взял кукурузный крахмал.

Он накрыл ее руку своей.

– Я думал рассказать, но хотел защитить тебя. Я не хотел, чтобы тебе снова пришлось лгать ради меня, – он опустил глаза и провел пальцем по зеленоватым венам у нее на руке. – Это я купил шарики в «Центре праздника». Я хотел избавиться от демонстрантов. Я подумал, что если устроить замыкание и обвинить их, то полиция их заберет.

Комната закачалась. Она так и думала, заподозрила в тот момент, когда увидела шарики на фотографии, но ее все равно поразило его признание. Странно: вот он, ее муж, признался, что сокрыл от нее свое преступление, но это не вызвало у нее отторжения, ей стало легче, чем весь день. Он не обязан был признаваться. У нее не имелось никаких доказательств, только подозрения, он легко мог что-нибудь выдумать, но все же предпочел честность. Это придало ей надежду, что, возможно, и все остальное, сказанное им сегодня вечером, – правда.

– Ты поэтому ушел из ангара тем вечером? – спросила она. – Что-то пошло не так с шариками?

Он кивнул, закусив губу.