Смерть в темпе «аллегро»

– Мне нужен князь Гагаринский, – выговаривая каждое слово преувеличенно четко, сказал сыщик – и вдруг вспомнил, что он сейчас не в мундире, а удостоверение сотрудника полиции забыл в кабинете на столе. Если его сейчас спросят, кто он вообще такой, ему и сказать будет нечего.

– Вы кто такой? – столь же четко артикулируя, передразнил его привратник. Но что-то щелкнуло в голове Антона Карловича и он уверенно пробасил:

– Лорд Пальмерстон, премьер-министр Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии.

Швейцар до того опешил, сознавая, что перед ним фигура такого масштаба, что без звука отступил и даже поклонился английскому премьер-министру, который не только говорил на чистейшем русском языке, не только не знал английского – но и с 1865 года лежал в гробу.

Тридцать лет такого отдыха нисколько не убавили у покойного сил и даже не смогли сбить румянец с его пухлых щек. Бодрой походкой тот проследовал в комнату для гостей и, уже заходя туда, приказал швейцару доложить о нем: он ждет Гагаринского немедленно. Потом, чтобы совершенно походить на англичанина, он поправил пышные усы и сказал «yes». Это было настолько неправдоподобно и неожиданно, что даже показалось убедительным: швейцар испарился и уже через минуту в комнату зашел какой-то господин.

Вообще, как представляют себе человека, который бегает за другим с саблей, имея самые кровожадные намерения? Это должен быть высокий и широкоплечий красавец, похожий на кавалергарда. Говорить он должен густым басом или, на худой конец, драматическим баритоном. Короче говоря, в его облике должно быть что-то лихое и гусарское…

Человек, который вошел в комнату, напоминал всем своим видом невысокий комод – и даже голос его походил на скрип несмазанной дверцы.

– Вы желали меня видеть? – деловито спросил Гагаринский.

– Я… – только и успел сказать сыщик, как князь прервал его на полуслове.

– Можете ничего не говорить, я не идиот – в отличие от швейцара. Лорд Пальмерстон – это вы остроумно подошли, с фантазией. Надо полагать, что вы из полицейского департамента? Не отвечайте, это элементарный вывод, который напрашивается. У меня был конфликт с Дмитрием Павловичем – и он труп.

– Откуда…

– Кто ж этого нынче в Петербурге не знает? Подумаешь, тайна следствия… Не буду скрывать: не сильно огорчен этому обстоятельству, лично пришел бы плюнуть на его могилу – да все недосуг.

Филимонов удивленно наблюдал за этой исповедью и не мог сообразить: неужели тот клонит к тому, чтобы по собственному признанию из зала суда уехать в Туруханский край лет на десять?

– Потом я посетил дом Васильевского-старшего – и он в тот же вечер отправился к праотцам. Об этом тоже не могу сказать как о большой трагедии и невосполнимой утрате. Ничего удивительного, что следователь хотел бы со мной поговорить – в его глазах я, должно быть, настоящий ангел смерти, предвестник несчастий. Все так?

Сыщик заметил для себя: пусть он в припадке гнева бегал с саблей за Васильевским – но это явно человек умный и расчетливый. С ним надо держать ухо востро, лишнего ему не говорить. А лучше сыграть на самолюбии – такой тип не может не любить себя.

– Вы, конечно же, их не убивали, – утвердительно сказал сыщик: он ждал реакции, а не ответа на вопрос, на который так легко соврать.

– Вы, конечно, не поверите мне. Еще бы, с чего бы вам мне верить: две ссоры – два трупа. Но на вопрос, который вы так и не задали, я все же отвечу: нет, не убивал.

– Почему?

– Странный вопрос… простите, как вас величать?

– Филимонов Антон Карлович, статский советник, – представился он.

– Начальник столичного сыскного управления лично делом занимается… – удивился князь. – Похоже, я и представить себе не мог, сколько шуму это дело произвело там, наверху. Антон Карлович, позвольте задам встречный вопрос: а почему их не убили, например, вы?

Сыщик открыл рот, будто немедленно хотел дать ответ, но прозвучал только некий странный звук: на полуслове Филимонов дал понять, что буквально любой ответ будет плохим. Если он сейчас скажет «А зачем мне это делать?», Гагаринский перейдет в наступление: «А мне тогда зачем?» – и допрос подозреваемого превратится в допрос сыщика. Если же Антон Карлович заявит, что у него есть алиби на оба случая, тот может начать допрос статского советника с посылом «докажите» – или просто прекратит неприятный для него разговор фразой «У меня тоже».

А прекращать разговор не время и не место: Гагаринский, если он и в самом деле невиновен, становился ценным свидетелем по делу о смерти Павла Андреевича. Если основным подозреваемым становится барон Тускатти, на показаниях князя будет строиться половина дела – а то и сразу все целиком. Если же виновен сам Гагаринский, прекращать допрос тем более смысла не имеет.

– Хороший вопрос, – ушел от неудобной темы статский советник. – Вы, пожалуй, и впрямь не при чем, так может поступать только невиновный: любой нормальный убийца вел бы себя тихо и мирно, отвечал бы спокойно на вопросы – а вы тут же в контратаку на меня пустились – да как!