Смерть Вазир-Мухтара

По Киеву шел молодой офицер. Лицо у него было белое, волосы зачесывались, как лавры, на виски. Он начинал полнеть, но походка его была легкая, уверенная. По эполетам он был подполковник. У маленького дома он остановился и постучал в дверь колотушкой, заменявшей звонок. Отпер денщик, и сразу же из комнаты выбежал молоденький подпоручик. Они крепко поцеловались и вошли в комнату, где сидел Грибоедов и другой военный, широкоплечий, тоже молодой, полковник. - Рад вас видеть, - сказал мягко молодой подполковник с лаврами на висках. - Человек от Михаила Петровича чуть не запоздал - я собирался в Тульчин. Иван Григорьевич, здравствуйте; жарко, - сказал он широкоплечему. Грибоедов обрадовался мягкому голосу и изяществу. - Я не мог проехать Киев, не повидав вас. - А я хочу вас в Тульчин везти. Место зеленое, городишко забавный. Павел Иванович Пестель давно ищет с вами знакомства. - Лестно мне ваше внимание, но жалею - тороплюсь. - Александр Сергеевич, не благодарите, все мы как в изгнании, и так трудно истинного человека встретить. Вы и не знаете, что здесь вы виною больших военных беспорядков - все мои писаря вместо отношений переписывают ваше "Горе". Ждать, пока цензура пропустит, - состаришься. Грибоедов улыбнулся. - Авось дождусь вольного книгопечатания. - И, конечно, первою его книгою будет ваша комедия народная, прямо русская. - А сам Сергей Иванович только французские стихи пишет, - сказал подпоручик. Подполковник порозовел и пальцем погрозил подпоручику. - Вы относитесь безо всякого уважения к начальству, - сказал он, и все засмеялись. - Иван Григорьевич меня знает, а Александр Сергеевич может поверить. Итак, вы едете в Грузию? "Многих уже нет, а те странствуют далече". Видели вы Рылеева? Одоевского? - Рылеев занят изданием альманахов карманных. Они имеют успех. У дам в особенности. Саша Одоевский - прелестный. Впрочем, вот вам от Рылеева письма и стихи. Подполковник не распечатал пакета. - Какого мнения вы, Александр Сергеевич, о проконсуле нашем, Цезаре Тифлисском? - Notre Cesar est trop brutal (1). Подполковник улыбнулся и стал серьезен. Рот у него был очерченный, девичий. - Кавказ очень нас занимает. Он столько уже поэзии нашей дал, что невольно ждешь от этого края золотого все больше, больше. Все придвинулись к Грибоедову, и он немножко смутился. - Война, - сказал он и развел пальцами, - война с горцами, многое делается опрометчиво, с маху. Наш Цезарь - превосходный старик и ворчун, но от этих трехбунчужных пашей всегда ждешь внезапности. - --------------------------------------(1) Наш Цезарь слишком груб (фр.). Подполковник посмотрел быстро на подпоручика. Широкоплечий сидел молча и ни на кого не смотрел. - Очень меня занимает его система, - сказал он вдруг. - Она чисто партизанская, как у Давыдова в двенадцатом году. - Они друзья и кузены. - Как там Якубович, - начал подполковник и вдруг смешался, густо зарозовел. - Простите, я хотел спросить, там ли он. Он посмотрел на руку Грибоедова, простреленную на дуэли, и ее свело. - Там. Денщик принес чаю и вина. Молодой подполковник и другой, широкоплечий, вышли вместе с Грибоедовым. Другой скоро откланялся. Они были одни. Они шли мимо кудрявых деревьев и слушали, как сторожа перекликаются колотушками. Они говорили о Грузии. Луна стояла, и политика как будто была из поэмы Пушкина - не из унылого "Пленника", а из "Фонтана"; она журчала, как звон подполковничьих шпор. Они остановились. -... И, может быть, если будет неудача, - тихо журчал подполковник, мы придем к вам в гости, в вашу Грузию чудесную, и пойдем на Хиву, на Туркестан. И будет новая Сечь, в которой жить будем. Они обнялись. Луна стояла, луна приглашала в новые земли, цветущие.