Смерть внезапна и страшна

– Тогда выходит, что и в этом отношении она потеряла способность различать мечты и реальность?

– Если она пыталась утверждать это, то я с вами согласна. Мисс Бэрримор была всего лишь сиделкой, безусловно, очень хорошей, но не врачом. Бедняжка… война так исковеркала ее душу! И быть может, наша общая вина в том, что мы этого не заметили. – Свидетельница изобразила на лице подобающую скорбь.

– Действительно, перенесенные Пруденс трудности и страдания могли нарушить ее духовное равновесие, – согласился адвокат. – А стремление быть всегда полезной больным заставило ее вообразить, что она действительно способна на это. Быть может, мы так и не узнаем, как все было на самом деле… – Он покачал головой. – Однако как жаль, что такая прекрасная и чувствительная женщина, наделенная стремлением к лечению людей, не выдержала надломивших ее жизнь испытаний! – Слова эти предназначались присяжным. Они не были связаны с показаниями свидетелей, но Оливеру было важно сохранить симпатию суда. Он разрушил репутацию Пруденс как героини, но оспаривать уважение к потерпевшей все же не следовало.

Последним свидетелем Ловат-Смита был Уильям Монк. Детектив с каменным лицом поднялся по ступенькам на место свидетеля и холодно поглядел в зал суда. Как это обычно бывало, он уже знал от выходивших из зала репортеров, клерков и зевак, чего Рэтбоун добивался от Береники Росс-Гилберт. А потому сыщик был разъярен еще перед первым вопросом.

– Мистер Монк, – осторожно начал допрашивать его Уилберфорс; он знал, что перед ним враждебно настроенный свидетель, однако его показания не подлежат сомнению. – Вы больше не служите в полиции и занимаетесь частными расследованиями, не так ли?

– Да.

– Вас наняли, чтобы провести расследование убийства Пруденс Бэрримор?

– Да. – Детектив не собирался предоставлять суду никакой дополнительной информации. Краткость его ответов не отталкивала публику. Ощутив антагонизм между ним и обвинителем, она старалась не пропустить ни одного их слова и взгляда.

– И кто же вас нанял? Семейство мисс Бэрримор? – спросил Уилберфорс.

– Леди Калландра Дэвьет.

Герберт выпрямился на скамье подсудимых, а лицо его внезапно напряглось, и между бровями пролегла небольшая вертикальная морщинка.

– И вы присутствовали на похоронах мисс Бэрримор в этом качестве? – продолжал Ловат-Смит.

– Нет, – отрывисто отвечал сыщик.

Если он и надеялся смутить обвинителя, то преуспел в этом лишь отчасти. Инстинкт или же выражение на непреклонном лице свидетеля заставили юриста не допытываться дальше, зачем он пришел на похороны, поскольку он не знал, что тот может ответить.

– Но вы были там? – проговорил Уилберсорф, предпринимая обходной маневр.

– Да.

– А семья мисс Бэрримор знала о вашем отношении к делу?

– Да.

Теперь в комнате не было слышно ни звука. Звучавшая в голосе Уильяма ярость и его мужественное лицо заставили всех примолкнуть… Тишину не нарушали ни шорох, ни шепот, ни какое-либо движение.

– И сестра мисс Бэрримор, миссис Фейт Баркер, сама предоставила вам известные письма? – спросил Ловат-Смит.

– Да.

Обвинитель с трудом сохранял внешнее спокойствие:

– И вы взяли их. О чем вы узнали из этих писем, мистер Монк?

– Письма от Пруденс Бэрримор к ее сестре, – рассказал детектив, – в форме, близкой к дневнику, описывали почти каждый день последних трех с половиной месяцев ее жизни.

– И вы прочитали их целиком?

– Естественно.

Уилберфорс извлек стопку бумаг и подал их свидетелю:

– Это те самые письма, которые предоставила вам миссис Баркер?

Монк поглядел на письма, хотя в этом не было нужды. Он уже узнал их.

– Это они, – подтвердил он все так же кратко.

– А не согласились бы вы прочесть перед судом первое – то, которое я пометил красной лентой?

Уильям кивнул и с ноткой покорности в жестком голосе начал читать:

Моя драгоценнейшая Фейт, какой прекраный день я пережила! Сэр Герберт произвел великолепную операцию. Я просто не могла отвести глаз от его рук. Подобное искусство прекрасно само по себе. А его объяснения столь ясны и наглядны, что я без малейшего напряжения улавливаю их суть и могу оценить каждый шаг.