Смерть возрожденная

– Ох, отпусти, великий сир!.. – у кажущегося суровым бандита прорезался неприятный фальцет. – Где искать, понятия не имею… но раз дело такое серьёзное, дам наводку, у кого искать. Спросите у тавернщика на площади Молочных фонарей…

– Таверна «Пигалица», – подтвердил Ортен и отпустил бандита. – Отдыхай, Шрам. Из города не выезжай пока, иначе накажем. Ваша милость, вы хотели что-то сказать?

– Молись, чтобы мы не вернулись, кривоносый, – отстранённо сказал Кулес. Его голос наполнил притон жгучим морозом. – Это будет твой последний дипломатический приём.

Бандит со стыдливым выражением лица избежал взгляда чужака и потупил взор.

Вернулись к остальному отряду. Кулескор командовал двигаться в центр города. Дознаватель молча ехал рядом. Барон улавливал желание спутника обсудить беседу, но суровое безэмоциональное лицо с распоротой когда-то щекой отвергало всякие желания завязать разговор.

На площади Молочных фонарей грудилась толпа народа. Конных пропускали с трудом: люди стояли в очередях, ругались и пихались, кое-где доходило до драк. Ортен пояснил, что площадь названа так из-за давней традиции свозить в центр города из окрестных хозяйств молочные продукты. Отсюда же их забирали владельцы и рабочие городских лавок, таверн и мастерских, потому люди занимали очереди с раннего утра. Подобно фонарям, за торговыми лавками стояли вертикальные оловянные цистерны, которые с трудом наполняли молочники: люди чуть ли не вырывали вёдра у тех из рук. Такой дикости Кулес видел за свою жизнь немного.

Оставив сопровождение перекрывать все входы и выходы внутрь, барон и рыцарь вошли в «Пигалицу». В лёгкие ударил едкий запах дыма. Ортен пояснил, что здесь варится особый напиток с непередаваемым жгучим букетом. Действует пойло как наркотик, вызывая у пьющего привыкание, хотя для здоровья, повторял второй раз орденский офицер, «корфеир» не оказывает пагубного влияния.

У тавернщика стояла толпа, люди требовали выпивки. Переглянувшись, военные расправили подолы плащей. Рукояти мечей и гербы на груди разогнали галдёж и недовольные крики. Одна женщина с визгом наступила на тяжёлый баронский сапог, хотела выругаться на Кулескора, но словила нечеловеческий взгляд и отступила.

– Лодери? – уточнил Ортен у тавернщика, когда толпа начала рассеиваться под суровым взором провинциального дворянина.

– Нет, младший брат, Кидар, – тревожно осмотрелся пузатый тавернщик. – У нас очередь вообще-то и на орденских служащих распространяется, но вижу по вашим лицам, что дело серьёзное.

– Брат где? – спросил Кулес.

– Подался в церковники, – ответил пухлый, почёсывая шапкой ощетиненную голову. – Несколько дней назад бежал из города. Вера в голову ударила. Теперь моя таверна. Документы готовятся, начальник!

– Посади за стойку девицу, – кивнул барон на веснушку рядом, которая с трудом успевала опорожнять бочонки и наполнять кружки. – Пойдём туда, где потише.

Тавернщик недовольно кивнул, понимая, что выбора у него нет.

В подсобном помещении промеж стеллажей с едой бегали здоровенные мыши. Даже свет фонаря не отпугивал грызунов, потому Кулес смахнул наглое существо с дырявого стула и сел. Ортен проверил, что других путей в погреб нет, и встал у двери. Пухлый делал вид, будто пересчитывает запасы еды.

– На кого работаешь? – поинтересовался Кулескор.

– На себя, вольный торговец, – здоровяк ответил спокойно, словно допросы ему устраивали каждый день.

– Не с того начинаем, – прошептал Ортен. – Забияка, кажется, твоя кличка? Ты, полагаю, продолжаешь дело брата?

Тавернщик кивнул, стараясь не смотреть на гостей. Дознаватель продолжал:

– Значит, много кому наливаешь. Нам нужен тот, кто заходит сюда, возможно, не очень часто. Возможно, сюда заходят его верные слуги и помощники. Но имя его боятся произносить простолюдины. Орденмастерство ищет несколько лет, но находит только бесконечные псевдонимы и подставных людей. Где настоящий бурмистр города?

В ответ молчание. Только шелест бумаги наполнял погреб: пухлый неторопливо перебрал этикетки завёрнутых в бумагу припасов и продолжил изучать содержимое корзинок, кажется, с рыбой.

– Дело серьёзное. Хочешь, можем заплатить, – предложил Кулес. – Но если ты нам не поможешь, велик шанс, что…

– Ни одно золото не стоит собственной жизни, – Забияка даже не повернулся.

– Мы можем дать столько золота, что ты откроешь таверну в другом городе, – проговорил барон.

– Они найдут в любом городе. Надо будет, найдут на другом материке. Эти люди страшнее вас, поверьте.

– Лига Тейбара? – уточнил местный рыцарь.

– Похуже будут тейбарцев-то.

– Даже не знаю, кто может быть хуже, – усмехнулся Ортен, скрестив руки на груди.

– Военные – рыцари и дворяне – всю жизнь в походах проводят, – тавернщик повернул серьёзное лицо к орденцу. – Мы, голытьба, только и можем, что жить и выживать на костях предков. И защищать нас некому. Вы не приставите ни к моей таверне, ни к дому моей сестры эскадрон рыцарей. И тех купят, если нужда возникнет.

Кулескор вскочил, усадил хозяина на стул, распугав последних мышей; схватил Забияку за плечи и впился в него взглядом, полным тревоги и отчаяния.