Смерть за хребтом

Бешбармак... Пять пальцев по-русски... Возьмешь ромбик вкуснейшего вареного теста, завернешь в него маленький кусочек желтенькой картошечки, баранинки чуть-чуть и морковки красненькой кругляшик...

Шурпа...

Бог с ними, с этими деликатесами. Картошечки бы... яичка вкрутую... хлебца черствого...

...Как мы ели в начале девяностых в институте! Кандидат географических наук Плотников, удачливый молодой ученый, приносил высокую восемьсот граммовую банку с потерявшими всякую самобытность остатками домашнего супа, осторожно откручивал крышку, опускал кипятильник, разогревал и потом, пряча глаза, ел. Чтобы доставать до дна глубокой банки, ложку ему приходилось держать за самый краешек ручки.

А умный и расчетливый третейский судья, кандидат геолого-минералогических наук и компьютерный бог Свитнев, из месяца в месяц приносил к обеду две маленькие бугристые картофелины, яичко, круглое в своей незначительности, и горбушку серого хлеба. Все это он бережно располагал на ведомости планового ремонта атомных электростанций (до нас десятый этаж арбатской “книжки” с гастрономом и пивбаром “Жигули” занимало солидное министерство)... Расположив, озирал внимательно справа налево и затем деловито и аккуратно чистил, солил и, сделав тучную паузу для растяжки процесса, ел, сосредоточенно жуя.

Я же при помощи ложки давил в граненом стакане окаменевший кубик отечественного говяжьего бульона (иначе бы он растворялся часами), заливал крутым кипятком, посыпал зеленым луком, росшим на подоконнике в пенопластовой коробке из-под компьютера, и затем пил, обжигаясь и заедая черным хлебом.

Наш босс, стокилограммовое светило доктор наук Викторов, держал марку и потому посылал лаборантку в буфет за крохотной булочкой (или коврижкой, или пряником) и потом ее ел, торжествующе на нас поглядывая. Мы же пытались угадать, что же ему на этот раз принесла лаборантка, но, как правило, тщетно, хотя Викторов ел степенно, часто запивая несладким чаем. Просто то, что он ел, надежно укрывалось большим и указательным пальцами будущего члена-корреспондента Российской академии наук...

Как все здорово было... Жили, смеялись, работали... Какой же я баран, какой баран! Сидел бы под крылышком у Веры! Все ведь было, только молчи, не умничай, не придумывай! Нет, говорил и придумывал. Хотел остаться собой. Зачем? Ведь самое главное в жизни – дойти до могилы без больших осложнений...

– Ты слабый, Евгений, – сквозь беспамятство послышался монотонный голос Удавкина. – И в то же время агрессивный. Ты не можешь вынести повседневности...

– А вы сегодня приедете в офис, съедите рису с противными котлетками из петрушки и, приняв пригоршню поливитаминов, ляжете спать. И будете всю ночь кряхтеть и мерзнуть. И все утро проведете у газового камина. И будете крутить его дребезжащие ручки и всех разбудите. Потом приедете в Москву с радикулитом и десятью тысячами долларов. И будете кряхтеть там. Ну что, достал?

– А ты сдохнешь. Завтра сдохнешь!

– Договорились...

“...Не принимай себя всерьез, ведь серьезность – это ощущение или желание значимости, а что могут значить природа и ты, ее частичка? Кто или что может все это оценить в целом и в частностях? Оценки всегда сиюминутны и с каждым шагом они неудержимо расходятся с действительностью, даже если оправлены в бетон тупости”...

Трах-тара-рах-трах – раздался сверху гром падающего железа. Я инстинктивно раскрыл глаза, но ровным счетом ничего не увидел. Тьма была гуще прежней.

“Все это мне привиделось. И Удавкин, и Фархад. И сигареты, – подумал я. – Ну и чудесно. Полдня без боли в обществе приведений... Эх, выпить бы сейчас... Хмельному все легко... Как мы с Юркой Плотниковым, в доску пьяные, в новогодний вечер просили милостыню в переходе на “Чеховской”! “Подайте кандидатам наук на пропитание! Подайте!” Охрипли начисто... Набрали пакет сушек, газету “Правда” и мелочи на пару банок пива... А люди – гады! Вернее, на три четверти гады... Именно столько в шапке было только что отмененной советской мелочи...”

Сверху вновь раздался гром железа. Это мои бывшие коллеги придавливали автомобильную дверь каменными глыбами. “Зачем они закрывают? – удивился я. – Егорович боится, что вылезу?

Вот редиска... Не пожалел, не убил...

...И скоро из окружающего воздуха воплотится то, что соединяет землю и небо – появится Смерть. Ты поймешь, что жизнь прошла, и наступило утро небытия И уже не твое солнце движется к закату...”