У Сергея Дорогина на все дела ушло три часа. Москва хоть и большой город, но пушкинских мест в городе не так уж и много: в начале девятнадцатого века Москва была куда как меньше, чем сейчас.
Абебу Муму нигде не нашел, хотя следы эфиопа попадались повсюду. В одном месте говорили, что видели его месяц тому назад, из другого прогнали на прошлой недели, в третьем сказали, что вроде видели Абебу спящим на лавке, а рядом валялась пустая бутылка из-под водки и стоял цилиндр, в котором лежали пять рублей.
Время подходило к девяти. Музеи уже закрылись, экскурсии исчезли. На Тверской появились проститутки, вернее, проявились, стали заметнее. Они уже переоделись в боевые одежды и заняли наступательные позиции. Одна из жриц любви чуть не бросилась под колеса машины Дорогина. Он затормозил.
Девушка отпрянула, затем, заискивающе улыбаясь, просунула голову в окошко.
– Я тебя со своим приятелем спутала, у него точна такая же машина, – соврала она. – Кстати, не хочешь за сто баксов без презерватива на всю ночь, раз уж друг не приехал, раз уж я обозналась? – девушка облизывала пухлые губы. – Ну, так как? Решайся, такое тебе не каждая предложит.
– Стремно, – сказал Дорогин.
– Что стремно?
– СПИД гуляет по России.
– СПИД? – проститутка передернула плечами, словно отмахивалась от пчелы.
– Первый раз слышишь?
– Телевизор смотрю, так что знаю о СПИДе не меньше, чем о том, что до юбилея Пушкина осталось на один день меньше. Но без резинки я рискую не меньше тебя.
– Зато ты за свой риск получаешь сто баксов, а я их теряю.
– Ты получаешь удовольствие. Здесь все девушки, которые стоят, только с презервативами соглашаются, я одна такая бесстрашная.
– Вот поэтому с тобой и не буду.
– Ну, как хочешь, мое дело предложить, твое дело согласиться или отказаться.
Сергей медленно тронул автомобиль. Девушка убрала голову из машины и послала воздушный поцелуй. А затем сделала шаг назад и прислонилась к фонарному столбу. Она приняла картинную позу, выставив вперед колено и подбоченясь.
К Киевскому Сергей добрался к девяти. Он припарковал машину и спустился в подземный переход, причем стал так, чтобы видеть инвалида, а тот его – не мог. “Афганец” уже заметно устал, голос его стал не таким басистым и насыщенным интонациями. Иногда ветеран конфликта срывался на свист, тогда грязно ругался и стучал кулаком по своей ушанке.
Сергей прикинул, если того и будут забирать, то по дальней лестницы – там, где есть пандус. Но он ошибся. Появился только один из галичан, но зато он привел с собой троих помощников. Те без долгих слов, потрепав по плечам инвалида войны, легко подняли коляску и понесли ее в руках.
Галичанин чуть отстал, он двигался так, словно не имел к “афганцу” никакого отношения. Плотно набитая спортивная сумка висела на плече, и время от времени он прижимал ее рукой к боку, словно хотел удостовериться, что сумка при нем и что она полна.
Сергей едва успел опередить его и заметить, куда покатили инвалидную коляску. “Афганца” поджидал микроавтобус с большой скользящей дверью. Пассажиры в микроавтобусе были как на подбор, таких бы и близко не подпустили к маршрутному такси – грязные, оборванные, полупьяные. Сергей рискнул, перебежал дорогу прямо по проезжей части, лавируя между машинами, иначе можно было не успеть. Помощники галичан действовали быстро. Они с ходу затолкали инвалидную коляску вовнутрь микроавтобуса.
– Потише, – кричал “афганец”, – не дрова грузите, человека!
Ответом ему были смех и грязные ругательства. Галичанин уже занял место рядом с водителем, и Дорогин вновь вынужден был нарушить правила, пересекая сплошную линию. Он успел вовремя, микроавтобус подъезжал к светофору. Их разделяли всего два автомобиля.
– По-моему, меня не заметили, – решил Дорогин, – иначе уже давно кто-нибудь вышел бы разобраться.
Пару раз приходилось останавливаться, подбирали нищих.
«Сколько же их туда набилось? Наверное, пятнадцать, хотя мест там не больше десяти.»
Но шторки на окнах, которые никто из пассажиров не рисковал отодвигать, скрывали нутро микроавтобуса от глаз дорожной милиции. Двигались в сторону Ленинградского шоссе. Сергей старался держаться в отдалении, не попадаясь галичанину на глаза. Но тот особо и не волновался, процедура для него была привычной, повторяющейся изо дня в день. Сидя на переднем сиденье, он не терял времени даром, а сортировал деньги, выискивая в сумке самые крупные купюры.
Грязной, помятой мелочью он не интересовался, а крупные купюры сортировал в три пачки, которые перетянул аптечной резинкой. К долларам было особое отношение, набралось их не так уж много. Галичанин каждую купюру тщательно разгладил у себя на колене, сложил стопочкой и отправил во внутренний карман куртки. Затянул молнию, будто боялся, что те выпорхнут из кармана.
Все меньше становилось света на улицах, больше попадалось разбитых и перегоревших фонарей, совсем исчезли огни рекламы. В этом месте Москва за последнее десятилетие практически не изменилась.
– Марьина роща, – отметил про себя Дорогин.