Смерть зовется Энгельхен

— Ничего. Я лежал в погребе, в котором он прятался. С улицы в погреб меня принесли наши ребята, а вовсе не он, он действительно напоил меня дорогим коньяком и в госпиталь привез на своем транспорте. Позавчера, когда он появился здесь, я чуть не умер от ярости. Вы говорите, что наши ребята совершают кое-какие самовольные поступки. Не исключена возможность, что, когда я выздоровею, я тоже совершу самоуправство. Возможно, я посещу пана Кроупу…

Как видно, против этого мой гость не имел ничего.

— Выздоравливайте только поскорее, — улыбнулся он.

Улыбка у него была искренняя, хорошая.

— Если вы и поговорите с Кроупой, никто вас не обвинит в этом. Но я не все еще сказал. Вы нам будете нужны.

Все же он за этим пришел.

— Вы думали о том, что будете делать, когда выйдите отсюда?

— Нет. Еще не думал. Времени-то достаточно. Мне еще придется полежать.

— Мы можем рассчитывать на вас?

— Но ведь я не член партии.

— Мы знаем. Но знаем мы и то, что во время войны, в лесу, вы немало для нас сделали. Я принес заявление.

Да, быстро это у них — опомниться не дадут.

— Вы думаете, я достоин стать членом партии?

Он кивнул. Иначе бы не пришел.

— А я? Что я сам чувствую? Вы думали об этом?

Он думал.

— Недостаточно, значит, думали. Я не много еще знаю, но мне известно, что вступление в коммунистическую партию — это важный шаг, это решение жизненно важного вопроса. Я боюсь, что не смогу решиться на это.

— Почему же?

— Вы сами знаете почему. Я был в Плоштине.

— Да, это страшное дело. Но ведь прошлого не вернешь. Все, что можно еще сделать для Плоштины, — это не допустить, чтобы повторялось такое, никогда и нигде, чтобы не было больше Плоштины.

— Вы не видели этого. А вот мне иногда кажется, что я не должен, не имею права жить. А иногда мне даже и не хочется.

— Вот это плохо. Мне знакомо это. Но вы здесь, хотите вы этого или нет. И вы будете жить, должны. Я знаю много людей, которые считают, что лучше бы им не жить, и все же они живут. И нам не все равно, как они живут.

— Вы хорошо понимаете меня. Не в том дело, хочется мне или не хочется. Я ищу — и не нахожу ответа: имею ли я право? Вы не торопите меня. Слишком быстро это все для меня, неожиданно. Я не думал еще об этом, но ведь подумать надо, правда?

Он согласился. Не торопил меня. Он ведь только высказал свое желание, решать мне самому. И пришел-то он не только от себя, вчера мой вопрос обсуждали на собрании, товарищи поручили ему поговорить со мной.

— По делу Кроупы?

Да, и по этому вопросу надо было все выяснить. Не ради Кроупы — о нем уже существует определенное мнение. Но ему было поручено передать мне, что коммунистам я небезразличен.

Говорил он убедительно. Я почувствовал вдруг к этому человеку, который прошел не одно жизненное испытание во время оккупации, большую благодарность. Значит, я не отверженный, значит, я еще нужен людям. В моем положении очень важно узнать такое.

— Когда я выздоровею, у меня есть одно важное дело. Как только выполню его, сразу же приду к вам.

Он не спорил. Мне казалось, что его обрадовало мое решение. Да, вступить в партию — это не пустяк…

— Если вы не против, я принесу вам кое-что для чтения. Вышла очень интересная книга. Написал ее Фучик, в тюрьме…

— Фучик! Что с ним стало?

— Погиб. Партия теперь собирает сведения о коммунистах, погибших во время оккупации. Это нужно, чтобы отчитаться перед народом.

Он тяжело поднялся.

— Я еще зайду к вам.

— Буду очень рад. Поймите меня правильно. Мне в самом деле необходимо сделать одно дело. Я должен найти человека, которого зовут Энгельхен…

— Какое смешное имя — Энгельхен, — смеется Элишка. — У нас лежал как-то немец, старый ловелас, он всегда звал меня «Энгельхен». «Поди сюда, Энгельхен, мне неловко лежать… Энгельхен, сделай то, сделай это…» Мне всегда было очень смешно…

Я нахмурился. Элишка по-своему объяснила мое недовольство.

— Но ведь это был такой противный старик, Володя… Если бы он даже был один на свете, и то…

— Да ведь я не ревную, Элишка! Я только подумал, знаешь ли ты, что значит — «Энгельхен».

— Конечно, знаю. Ангелочек… Разве бывает такое имя?

— «Энгельхен», Элишка, это по-немецки — смерть. Энгельхен — это имя смерти.

У нас начались неудачи. В нашей группе сосредоточились самые лучшие силы отряда, и задачей нашей было совершать неожиданные нападения на важнейшие пограничные участки, вызывать панику, наносить немцам чувствительные удары, мы должны были разозлить их и заставить преследовать нас. Три ночи мы подстерегали их у Чертовых скал. Мы были твердо уверены, что они пройдут здесь… Они не прошли. Сверх того, мы едва не напали на немецкие грузовики, которые везли окрестных жителей, мобилизованных немцами на рытье окопов. Хорошо еще, что эти крестьяне пели…

Петер был в отчаянии.

— Недалеко пограничный пост, пойдемте наведем там порядок, — предложил Петер.

Мы напали на пост ночью. Думали захватить немцев врасплох, взорвав двери сторожевого помещения фаустпатроном. Петер выстрелил в дверь. Никакого результата. Еще некоторое время в помещении было тихо. Определенно они забаррикадировали мешками с песком двери и окна.