– Как скажешь, – ответил Рафаэль, – но мне было бы куда приятней поговорить о тебе.
– Расскажи, что произошло в то утро, а потом задавай мне любые вопросы, – сказала Робин.
По лицу Рафаэля пробежала улыбка. Сделав глоток пива, он заговорил:
– Звонит мне папаша. Говорит, что Кинвара замышляет какое-то безрассудство, а потому я должен срочно приехать в Вулстон, чтобы ее остановить. Ну, я, конечно, спросил, почему эта миссия возлагается на меня.
– В Чизуэлл-Хаусе ты нам этого не сказал, – заметила Робин, отрываясь от своих записей.
– Естественно – там было слишком много лишних ушей. Папа сказал, что к Иззи обращаться не хочет. По телефону отозвался о ней довольно резко… неблагодарный тип, вот кто он такой, – добавил Рафаэль. – Иззи на него горбатилась, а как он с ней обходился – ты сама видела.
– «Довольно резко» – это как?
– Сказал, что она орет на Кинвару, портит ей кровь, всем делает только хуже, – вот как-то так. На себя бы посмотрел, черт возьми, но ты спросила – я ответил. Однако истина заключается в том, – продолжал Рафаэль, – что во мне ему виделся лакей, ну ладно, дворецкий, а в Иззи – родная кровиночка. Мне, как он считал, не грех было замарать руки: ну подумаешь, наехать на его жену, чтобы помешать…
– Помешать чему?
– О! – воскликнул Рафаэль. – Наш ужин.
Поставив перед ними дим-сум, официантка отошла.
– От какого поступка ты должен был удержать Кинвару? – повторила свой вопрос Робин. – От разрыва с твоим отцом? От самоповреждений?
– Вкуснотища, обожаю, – сказал Рафаэль, изучая клецку с креветками.
– Кинвара оставила записку, где сообщала о своем уходе. Отец направил тебя в поместье, чтобы ты удержал ее от этого шага? – не отступалась Робин. – Он опасался, что Иззи, напротив, подтолкнет ее к отъезду?
– Неужели ты всерьез считаешь, что я мог убедить Кинвару остаться? Да она бы пулей оттуда вылетела, чтобы только в глаза меня больше не видеть.
– Тогда почему отец направил к ней именно тебя?
– Говорю же, она, по его словам, замышляла какое-то безрассудство.
– Рафф, – сказала Робин, – ты, конечно, можешь и дальше прикидываться слабоумным…
Он сбился.
– Боже, когда ты так говоришь, от тебя так и веет Йоркширом. Дай послушать еще разок.
– Полиция считает твои показания о событиях того утра сомнительными, – отчеканила Робин. – И мы тоже.
Казалось, это его отрезвило.
– Откуда тебе знать, что считает полиция?
– У нас есть свои источники в органах правопорядка, – ответила Робин. – Ты, Рафф, пытаешься всем внушить, будто твой отец хотел помешать Кинваре сотворить над собой что-то ужасное, но до сих пор никто на это не купился. В доме находилась девушка-конюшая. Тиган. Ей было вполне по силам удержать Кинвару от такого поступка.
Рафаэль молча жевал и явно раздумывал.
– Ладно, – вздохнул он. – Ладно, слушай. Тебе известно, что папаша либо распродал все, что можно, либо записал на Перегрина?
– На кого?
– Ну хорошо, на Прингла, – досадливо бросил Рафаэль. – Терпеть не могу эти дурацкие собачьи клички.
– Однако наиболее ценные вещи он не распродал, – указала Робин.
– Ты о чем?
– Та картина с кобылой и жеребенком стоит от пяти до восьми…
У Робин в сумочке зазвонил мобильный. По рингтону она поняла, что это Мэтью.
– Отвечать не собираешься?
– Нет, – отрезала Робин.
Дождавшись окончания звонка, она вынула телефон из сумки.
– Мэтт. – Рафаэль прочел перевернутое имя. – Не иначе как наш бухгалтер, точно?
– Да, – ответила Робин и выключила звук, но телефон тут же завибрировал у нее в руке. Мэтью не унимался.
– Да заблокируй ты его, – предложил Рафаэль.
– А что, – отозвалась она, – хорошая мысль.
Сейчас важнее всего было не оттолкнуть Рафаэля. Тот с видимым удовольствием наблюдал, как она блокирует номер. Опустив телефон в сумочку, Робин продолжила:
– Давай вернемся к картинам.
– Тебе известно, как отец сбывал все ценные полотна через Драммонда?
– По мнению некоторых, картина стоимостью в пять тысяч фунтов все же представляет определенную ценность, – не удержалась Робин.
– Отлично, мисс Левая Туфля, – взъелся почему-то Рафаэль. – Давай объясняй, что такие люди, как я, не знают цену деньгам…
– Прости, – спохватилась Робин, проклиная себя за несдержанность. – Послушай, мне… короче, сегодня я с самого утра ходила присматривать для себя съемную комнату. Будь у меня пять тыщ, моя жизнь повернулась бы совсем иначе.
– А, – хмуро протянул Рафаэль, – я-то… ладно, замнем. Раз уж на то пошло, я в данный момент тоже охотно положил бы в карман пять кусков, но речь идет о другом – о серьезных ценностях, за которые дают десятки и сотни тысяч, о ценностях, которые мой отец хотел сохранить в семье. Он оформил дарственную на малолетнего Прингла, чтобы избавить родню от налога на наследство. В число этих ценностей входили китайский лаковый шкафчик, резная шкатулка из слоновой кости, еще кое-что, но было среди них и колье.
– А поточнее?