Смертельная красота

Мальчик – совсем маленький, но уже сейчас он понимает, что все изменилось. Изменилось непоправимо. Больше никогда ничто не будет, как прежде. Его маленький мирок разрушился, как башенка из пластмассовых кирпичиков. Круговерть взрослых событий замотала его, ошеломила и бросила. Наверное, он в первый раз ощущает ледяное прикосновение одиночества, которое ему предстоит нести.

Умер дед. Самый любимый человек. Сначала ему стало плохо, потом приехали врачи и забрали его в больницу. Мальчик стоял на табурете возле окна и смотрел, как машина с воем уносится с их двора.

Потом он увидел деда уже лежащим в ящике под названием «гроб». Дед лежал с закрытыми глазами, а его кожа отливала синевой. Вокруг что-то говорили, плакали, причитали. Кто-то гладил мальчика по голове и совал ему печенье и конфеты. Знал бы тогда, что скоро печенье и конфеты исчезнут из его жизни, набрал бы полные карманы, чтобы хватило надолго. Со своего роста мальчик мало видел. Весь тот день остался у него в памяти странным взрослым фильмом.

Вот они садятся в автобус, какие-то полузнакомые люди. Едут молча, недолго и бесконечно одновременно. Потом деда закрывают крышкой и забивают эту крышку гвоздями. Снова ревут женщины, курят мужчины. Кто-то крепко держит мальчика за руку. Он ничего не понимает и не плачет, хотя, наверное, тут так надо. Потом деда опускают в яму, и все начинают кидать в яму землю. Его тоже заставляют так сделать и вытирают маленькую ладошку грязным носовым платком. Отводят в автобус. Он сидит там один возле окна, глядя, как закапывают яму с дедом.

Теперь он часто будет сидеть один.

Глава 6

Первое, что видит Черный, открывая по утрам глаза, – фотографии. Он развесил увеличенные копии материалов дела на стене, безжалостно испортив обои кусочками скотча.

В верхнем ряду – Лариса Авакумова. Вот ее прижизненные фото. Есть ли на них отметка того, что ждет жизнерадостную молодую женщину? Может быть, смерть уже тогда, в момент съемки, поставила на Ларисе свое клеймо? Что-то в глазах? Какая-то тоска и понимание? Или вон та тень – не просто тень, а проявление чего-то потустороннего, что уже маячит на горизонте?.. Бред, конечно.

Потом снимки с места обнаружения тела. Покровский переулок, о котором еще неделю назад Николай даже не подозревал. Вчера он был там, ездил на служебной машине. Садился на ту самую скамью, где нашли Авакумову. Чего хотел? Просто сидел и смотрел по сторонам, пытаясь понять логику преступника. Ведь таких скамеек – еще пять штук на этой стороне и четыре на противоположной. Почему именно эта? Разве что здесь поворот во дворы. Николай пошарил глазами по фасадам домов, прошелся по дворам, вышел на другой улице. Никаких камер. Этот район – сонный, тихий, будто вырванный из круглосуточной суеты города-миллионника, идеальное место, чтобы пройти незамеченным, проехать и оставить тело женщины, чтобы его нашел кто-то… На этих фотографиях смерть на виду. В первозданном ее виде.

Фотографии из секционного зала. Залиты холодным светом. Как картинки из учебника по криминалистике. Как пособия. Они констатируют смерть. Показывают ее. И Лариса Авакумова на них – уже не просто когда-то существовавший человек, а, скорее, объект исследования. Набор тканей с законченной историей. Препарат.

В нижнем ряду – фото Алины Браун. По той же схеме, по тому же сценарию. И в них Николай вглядывается не менее пристально, задавая все те же вопросы.

Отдельно, тоже рядом – копии снимков, которые оставил убийца. Местные спецы подчистили, насколько было возможно, посмертную фотографию Авакумовой, убрав натекшую кровь.

Неужели ради вот этих «картинок» убили девушек? Что за извращенное создание могло такое совершить?

Солнце, только еще восходящее над спящим городом, просовывает луч между штор, отражаясь на глянцевой поверхности. Оно смазывает изображение. Ему все равно.

Черный пружинисто поднимается с постели, потягивается. Утренняя прохлада приятно остужает кожу. Разгоняя кровь по венам, Николай делает несколько упражнений, чувствуя, как просыпается энергия. Мимоходом бросает взгляд на себя в зеркало – кожа туго обтягивает мышцы, плоский живот и несколько старых шрамов. Смотреть на шрамы Черный не любит, они будят не слишком приятные воспоминания.

Начинается новый день.

* * *

– Вот ты, Катька, дура дурой, если честно, – говорит Тихомиров.

– Спасибо тебе на добром слове, бро.

– Не, ты не думай, что это только мои мысли. Мы вчера с Нелькой про тебя говорили, и она тоже думает, что ты поехала. Ну вот что ты в этом следаке нашла?

– Ты говоришь с Нелькой про меня? – возмущается Смородинова.

– Мы вообще-то женаты. И да, мы обсуждаем коллег, а ты мне как сестра, сама говорила, – разводит руками Тихомиров.

Смородинова вздыхает.

– Ты моего бывшего помнишь?

– Козла того? Который у тебя постоянно деньги клянчил? Он-то тут при чем?

Витек усаживается на край стола, сминая какие-то бумаги.

– А предыдущего? – не отвечает на вопросы напарника Катя.

– Это Миха-ППСник который? – на секунду задумавшись, уточняет Виктор.

– Ага. Олень ведь?