Смертельная красота

– Это Алексей, Алексей Ермаков. Я делала ему эти клыки, – говорит Саша, часто дыша.

В тонких изящных пальцах она сжимает клочок ваты, пахнущий аммиаком. Нужно еще подышать этой гадостью, чтобы шок от увиденного прошел. Тихомиров ждет, давая ей время прийти в себя. Капитан понимает, что обеда ему не видать, но поход по стоматологиям можно считать завершенным.

Где-то на периферии сознания он с удовольствием отмечает, что Черный наверняка его похвалит за ценные сведения. И тут же одергивает себя – не хватало еще начать пресмыкаться перед следаком, чтобы получить его одобрение. Слишком много чести!

* * *

При слове «дача» у многих встает перед глазами картинка с ровными, засаженными овощами грядками, старыми вещами, которые свозятся сюда умирать, прополкой, поливом, опрыскиванием, сбором жуков. Дача – это работа. Тоска по земле, которую нужно обрабатывать, которая должна кормить весь год. И если в начале девяностых это еще соответствовало реальности, то теперь для многих превратилось в хобби. Из полезного на участке Миронова росли только деревья и кусты.

– Наташа пыталась первый год разводить помидоры, но я показал ей осенью, сколько она потратила и сколько стоит столько же в магазине. Поэтому мы на дачу приезжаем отдыхать, – говорит Миронов не без гордости, показывая свои владения.

– Вас, наверное, соседи не любят?

Николай показывает на засеянный травой газон и качели под навесом. В небольшой беседке – стационарный мангал и большой стол.

– У нас практически и соседей-то нет. Участками с двух сторон давно никто не занимается. Так что мы здесь действительно отдыхаем. Но мои не очень любят природу – здесь интернет плохо ловит, – усмехается Сергей Алексеевич. – А мне нравится, ничто не отвлекает от творчества. Пойдемте.

В просторном домике пахнет скипидаром. Запах кажется Черному хоть и резким, но приятным. Еще пахнет сосновой смолой, чем-то пряным и чем-то медицинским. Миронов потирает под носом указательный и большой пальцы.

– Обожаю это. Чувствуете? Это масляные краски и растворители. Когда работаю над картиной, представляю себя большим художником, хе-хе-хе. Наверное, это из-за испарений.

– Мне нравится, – признается Николай.

Самая большая и светлая комната в доме была целиком отдана под мастерскую. Здесь оказываются запасы холстов, натянутых на подрамники, пара мольбертов, кисти в стаканчиках и просто лежащие на столе, какие-то коробочки, пеналы, разрозненные листы. Черный никогда прежде не видел хаоса, в котором приятно находиться. Сергей Миронов нравится ему все больше с каждым небольшим открытием.

Помогая выносить из домика картину с мрачноватым городским пейзажем, Николай понимает, что действительно хотел бы дружить с судебным медиком. Следователь даже улыбается, представляя, что об этом сказал бы Максим Игоревич. Спросил бы что-нибудь вроде: «Коля, ты становишься человеком?»

– Чудесный выдался денек, – говорит Сергей Алексеевич, принимая улыбку Черного на свой счет. – Надо будет на майские организовать шашлыки. Я очень хорошо их готовлю. Тут весь секрет в маринаде. Я минимум двенадцать часов вымачиваю мясо в сильногазированной минеральной воде. Вы себе не представляете, насколько мясо становится нежным и сочным. Вы ведь у нас до мая останетесь?

– Боюсь, это не от меня зависит, – пожимает плечами Черный. – Лишь бы не до июня.

Картины в рамах, завернутые в коричневую крафтовую бумагу, весьма увесисты и неудобны для переноски. Но сейчас нагрузки в радость.

– Вы ходите в спортзал? – спрашивает Черный, глядя, как легко Миронов поднимает довольно большое полотно.

– С моей работой не особо находишься, – улыбается Сергей Алексеевич. – Но чтобы работать с трупами, иногда нужна и своя мускульная сила. Так что временами хожу в тренажерку. Наташа мне даже абонемент годовой подарила на день рождения. Тягаю железо, как говорит Леська.

По небу разливаются лазурь и безмятежность. Из черной жирной земли лезет молодая травка. И все кажется таким ярким и живым, что мысли о возвращении в город, в кабинет, к фотографиям трупов, хочется отбросить.

И все же по мере приближения к городу к Черному возвращаются серьезность и сосредоточенность.

* * *

– Ничего не понимаю, – вздыхает Катя.

– Чего вы не понимаете? Чего?!

Зареванная девушка размазывает по лицу косметику. Она такая миниатюрная, что ей сложно дать ее двадцать пять лет. Кукольное платьице открывает пухлые ножки в забавных домашних тапочках.

Смородинова в растерянности. Это уже вторая девушка, которая подала заявление о пропаже Алексея Ермакова. С первой она встретилась вчера вечером, когда нашла подходящую ориентировку.

– Ну, я так и знала, что ему башку открутят когда-нибудь, – заявила вчерашняя девица. – Лешка просто нарывался на это, кобель фигов.

Смородиновой приходилось задирать голову, чтобы смотреть собеседнице в глаза. Присесть ей не предложили, держали в прихожей. Девушка с очень короткой стрижкой была затянула в черное, а ногти были такой устрашающей длины, что могли сойти за оружие.

– То есть вы узнаете человека на фотографии? – уточнила Катя.