Смертельная поэзия

Это было сказано негромко, но четко. Не удержавшись, Клейменова оглянулась и наткнулась на ледяной презрительный взгляд поэта.

– Ложь ревнивой женщины! – повторил он.

– Господин Муравьев, не мешайте допросу свидетельницы! – рявкнул судья, теряя терпение.

– Прошу прощения, господин судья, – поэт встал и поклонился. – Но слушать это – выше моих сил. Я могу все объяснить. Это всего лишь месть с ее стороны. Месть отвергнутой женщины! Я не смог ответить на ее чувства, и теперь она хочет уничтожить меня. И ради этого даже не боится менять собственные показания!

– Вот теперь я вижу, кто ты такой! – выкрикнула Клейменова, утратив спокойствие. – Раньше я была уверена, что ты невиновен. И поэтому согласилась солгать. А теперь думаю, что ты ее и убил! И колье это!

Свидетельница снова обернулась к судье.

– Он для меня это колье купил! Чтобы мне подарить! Он обещал его мне, а не этой простушке! Она брильянты не носила даже!

После этих слов начался хаос, и о бедном подсудимом все позабыли. Прокурор Сметанников сидел растерянный, пытаясь понять – имеет ли смысл возвращаться к прерванному процессу.

Однако сюрпризы защитника на этом не закончились. Когда, чуть утихомирившись, публика с удвоенным интересом приготовилась внимать дальше, Ляшко попросил вызывать еще одну свидетельницу. Ею оказалась плотная женщина средних лет с грубоватым рублеными лицом, сутулой спиной и подслеповатым взглядом, говорящем о часах работы при свечах. Машинально отметив все это, Феликс Янович сделал вывод, что перед ним – стремительно теряющая здоровье белошвейка. Так и оказалось. Свидетельница назвалась Клавдией Ефимовой, швеей, проживающей на Спасской улице.

– Скажите, пожалуйста, Клавдия Ивановна, когда вы последний раз видели Аглаю Афанасьевну Рукавишникову? – ласковым голосом спросил Ляшко.

– А вот аккурат в тот самый вечер – упокой господи ее душу! – Клавдия Ивановна размашисто перекрестилась.

– Уточните, пожалуйста, в какой именно вечер? – попросил адвокат.

– Тогда, когда она богу душу отдала, – нехотя ответила свидетельница, всячески избегая слова смерть.

Публика снова зашумела. Процесс все больше напоминал увлекательный спектакль с неожиданной развязкой.

– Расскажите, пожалуйста, как прошла ваша встреча: что вы делали, о чем говорили, кого видели, – предложил Ляшко, даже не оглядываясь на побледневшего от возмущения обвинителя.

Ефимова чуть подумала и степенно начала.

– Я пришла к шести часам – как уговорено было. Про жилет поговорить. Она мне свадебный жилет для жениха заказала. Вроде как в подарок. И я принесла тесьму разную, чтобы выбрать для канта. Пуговки опять же, нитки.

– Вы всегда приходите к клиенткам на дом? – уточнил Ляшко.

– А это кому как удобно, – пожала плечами швея. – Ну, так вот, пришла я к шести. Все оговорили. Тесьму она выбрала серебряную, такую франтоватую. Если жених красавчиек – ему в самый раз. Я так и сказала. Потом пуговки тоже выбрала в тон, с ракушками…

– Попрошу вас без таких подробностей, – почти взмолился судья. – Сколько времени вы у нее провели? Видели кого-то рядом с домом?

Клавдия снова подумала.

– Пробыла там с час где-то. А когда выходила, то на крыльце ее жениха и встретила. В дверях столкнулись.

– Я протестую! – прокурор сорвался с места. – Это просто заговор против свидетеля!

Но судья, заинтригованный не меньше, чем вся публика, отмахнулся от возражений.

– Так вы говорите, что встретили вот этого человека? – голос Ляшко звучал так, словно он только что выпил стакан чая с сахаром.

Клавдия глянула на Муравьева и кивнула.

– Да, вроде его.

– Так вроде или точно его?

Клавдия вздохнула.

– Вы меня простите, господа. Точно не скажу. Я вижу-то сейчас совсем плохо. И в лицо-то незнакомому господину не стала вглядываться. Но – похож на него. Вот сюртук такой модный, двубортный был. И шляпа с узкими полями. И ростом чуть меня выше. Это я точно помню.

– А почему тогда вы уверенно сказали, что это был жених Аглаи Афанасьевны? – раздраженно спросил судья.

– А кто еще? – Клавдия, похоже, удивилась вопросу. – Какой еще господин к ней ходить будет? А тут – мужчина, приличный, молодой. Жених – больше некому.

Прямота ее логики так впечатлила судью, что он тут же перевел глаза на Муравьева и спросил.

– И что вы на это скажете? Вы приходили в тот вечер к Рукавишниковой?

– Нет, – Муравьев встал с гордым и трагичным видом. – Эта женщина либо ошибается, либо лжет. Подозреваю, что госпожа Клейменова просто подкупила ее, чтобы погубить меня.

– Как вы смеете?! – госпожа Клейменова задыхалась от возмущения.

– Да, похоже, что он, – невозмутимо сказала Клавдия, рассматривая фигуру поэта прищуренным взглядом.

– Господин Муравьев, к сожалению, нам придется задержать вас, – судья покачал головой, демонстрируя, что это решение его нисколько не радует. – До выяснения дальнейших обстоятельства.

– На каком основании? – дерзко спросил Муравьев.

– Против вас высказалось уже два свидетеля, – с сожалением сказал судья, – Вам предъявляется обвинение в убийстве вашей невесты – Аглаи Афанасьевны Рукавишниковой.