Смертельная схватка нацистских вождей. За кулисами Третьего рейха

Розенберг, недавно восторгавшийся книгами Достоевского и многими другими творениями русской культуры, теперь предупреждал о «губительности» их влияния на умы в Западной Европе. Он писал: «Достоевский имел успех у всех европейцев, которые находились в состоянии усталой расслабленности, у всех полукровок духовности большого города – и без учета его антисемитского мировоззрения – у еврейского мира писателей, которые в пустом пацифизме Толстого увидели еще одно благоприятное средство для разложения Запада. Художественная сила Достоевского бесспорна… спорить можно о созданных им образах как таковых и о его окружении, которое отражено в его книгах. «Человечным» с этого времени считалось все больное, сломленное, загнивающее. Униженные и преследуемые стали «героями», эпилептики – проблемами глубокого человеколюбия, такими же как неприкасаемые, как юродивые обленившиеся нищие Средневековья».

«Больным», «сломленным», «загнивающим» образам из романов Достоевского Розенберг противопоставлял те фигуры из мифов или реальной истории, которые были «человечными для жителя Запада» – «герой Ахиллес», «находящийся в творческом поиске Фауст». Розенберг писал, что «человечной является борьба, которую пережили Рихард Вагнер и Фридрих Ницше». Розенберг призывал: «От этого русского представления болезни, преступников в роли несчастных, дряхлого и гнилого как символов «человеколюбия», необходимо отделаться навсегда». Увлеченный еще недавно Достоевским, Розенберг призывал «отделаться навсегда» от наследия русского писателя как от страшной болезни.

Многочисленные упоминания о произведениях художественной литературы, живописи, архитектуры и музыки, различных событиях в мировой истории, а также высказывания различных историков, философов, религиозных проповедников, особенно мистика Эккехарта, ссылки на якобы безусловно доказанные истины из биологии, истории, геологии создавали впечатление необыкновенной эрудиции и оригинальности мышления автора.

На самом деле претенциозное сочинение представляло собой изложение публикаций и устных речей о превосходстве германской расы и «вырождающихся» расах, популярных в Германии уже в течение несколько десятилетий. В условиях глубокого общественного кризиса в Германии 20-х гг., когда утрачивалась вера в передовые идеи социального прогресса, общественную науку и мораль, расистские сочинения становились особенно популярными, даже если их авторы лишь излагали давно высмеянные и опровергнутые идеи о приоритете расовых начал в историческом развитии, а также фантастические версии атлантологов. Нет сомнения в том, что известные заделы в различных областях знаний, которыми обладал Розенберг, были, по меньшей мере, поверхностными и нуждались в существенном углублении и критическом переосмыслении. Однако, оказавшись в новой для него стране, какой была для него Германия, в необычной для него среде немецких националистов, выходец из Эстонии и выпускник Рижского университета, эвакуированного в Москву, Розенберг не пытался глубоко изучать предметы, о которых писал, а старался как можно быстрее овладеть набором идей и представлений, которые были общепринятыми в его мюнхенском окружении. При этом, как это часто бывает с вновь принятыми в тот или иной общественный круг, он старался не отстать от его участников и даже превзойти их, пытаясь охватить как можно больше модных тем и одновременно выставляя напоказ все свои только что обретенные и плохо переваренные познания.

К тому же новая для него журналистская деятельность в органе печати, рассчитанном на ненавидевшую революционные перемены аудиторию, заставляла Розенберга быть хлестким и ярким, а не основательным и глубоким в анализе проблем. Он старался шокировать, а не просвещать. Он пытался подавлять однозначными крикливыми суждениями, а не выносил на суд читателя все сложности и противоречия тех явлений и процессов, о которых он писал. Возглавляя центральный орган ультраправой националистической партии, Розенберг, прежде всего, старался призывать к экстремистским политическим действиям. Эти обстоятельства в значительной степени определяли характер книги Розенберга.