Смертельно опасны

Я сделала шаг, чтобы выполнить ее просьбу, но Глория опередила меня движением, которое выглядело до странности отчаянным.

– Для этого здесь я, – сказала она мне, словно объясняя что-то или объясняя всё.

Мать захотела вздремнуть, и мы с Глорией помогли ей лечь на кровать, взбили подушки и пообещали вести себя без карр-карр-карр, хотя она нас и не слышала. Я села на стул у кровати, собираясь почитать один из романов на моем айпаде. Но как только мама заснула, Глория настояла, чтобы я вышла вместе с ней.

– Это надолго? – спросила я.

– Это важно.

Я последовала за Глорией на опустевшее патио, спустившись по тропинке к скамейке под большим кленом.

– Только побыстрее, – сказала я. – Мне хотелось бы вернуться до того, как мама проснется.

– Не так громко. – Она наклонилась вперед и говорила полушепотом. – Став волонтером, я вижу и слышу гораздо больше, чем когда была просто посетителем. Я думаю, здесь происходит что-то странное. Странное, не забавное.

Наконец-то вернулась Глория, которую я знала и любила.

– Что? Что конкретно случилось? – Когда она не ответила, я добавила: – На тебя кто-то косо посмотрел?

Она отодвинулась и, храня на лице каменное выражение, скрестила руки.

– Мне следовало догадаться, что ты не примешь меня всерьез. Как всегда.

– Это неправда, – сразу отреагировала я, слыша лживую нотку в собственном голосе.

– Ты думаешь, это все мое воображение, потому что я младшая сестра. Сестренка-бэби. Я для тебя всегда была ребенком. Ты понятия не имеешь, что такое расти с тремя взрослыми: папой, мамой и младшей мамой. Вы все всегда лучше разбирались во всем. И когда вы все не просто терпели меня – хо-хо-хо, еще одно Рождество, мы снова пойдем к Санте, – то вели себя так, словно не хотели, чтобы я выросла. Как мама, которая сажала меня на колени к Санте, когда мне было уже восемь.

– Это же для фотографии, – сказала я, что было правдой. – Я знаю, я же была там. Она хотела, чтобы я села к нему на другое колено, но этот тип сказал, что уйдет, если я попытаюсь это сделать. – Тоже правда. Эдакая сволочь.

Глория едва не улыбнулась при этом воспоминании, но вовремя спохватилась.

– Ну вот, ты опять это делаешь: пытаешься успокоить меня. Выслушай меня хоть в этот раз, хорошо? Здесь что-то не в порядке.

– Я просто спрашиваю, почему ты так думаешь? – сказала я, стараясь говорить взвешенно, а не так, словно я умничаю (ну, может, чуть-чуть). – Вполне здравый вопрос. Поменяйся мы ролями, ты спросила бы меня о том же. Особенно если ты впервые услышала бы о каких-то нарушениях, даже при том, что я приходила сюда неделями каждый день.

– Я тебе говорила: быть посетителем – это совсем другое, – сказала она. – Ты не знаешь, ты же не была и тем, и другим.

Движение за спиной Глории привлекло мое внимание: сиделка, осматривавшаяся на патио. Она подобрала книжку с судоку, забытую моей матерью, и сунула ее в большой передний карман своего халата. И замерла, увидев нас. Я улыбнулась ей и помахала рукой. Глория резко развернулась, чтобы посмотреть, в чем там дело. Когда она повернулась ко мне, то снова была разгневана.

– Прекрасно. Не верь мне. Но я докажу. И тогда ты не сможешь сказать, что я шарахаюсь от тени.

Она встала и ушла. Непрошеное воспоминание всплыло в моей памяти, воспоминание о ее поведении в детстве, о приступах обиды, которые мама называла ее очередными командирскими эстападами. Я сдержала улыбку на случай, если она обернется, но она этого не сделала. И не вернулась обратно на скамейку.

После этого наши отношения стали напряженными. Мои попытки начать разговор упирались в стену; если сестра вообще отвечала, то обычно бессловесным хмыканьем, давая мне знать, что она не оглохла. К понедельнику она немного оттаяла и даже время от времени первой заговаривала со мной. Обнадеженная, я предложила пойти на шопинг и посмотреть кино в настоящем кинотеатре, за мой счет, включая попкорн, плавающий в масле, забивающем артерии холестерином. Она вежливо отказалась, ссылаясь на то, что у нее болят ноги. Если учесть, что она, приходя домой, сразу же отправлялась принимать ванну, ноги у нее, видимо, болели до самых бедер.

Я подумала, что если, придя домой она обнаружит, что ванна уже наполнена, это ее немножко смягчит. В первый раз она страшно удивилась, неловко поблагодарила меня и провела весь вечер со мной, просматривая фильмы в гостиной и даже сделав попкорн без всякой моей просьбы. Удивлена она была и во второй раз. На третий же раз спросила, чего я добиваюсь.

– А ты как думаешь, чего я добиваюсь? – сказала я, держа сэндвич с говядиной и ржаным хлебом; утром я решила потратиться в отделе деликатесов и вознаградить себя за сверхурочные усилия, которые пришлось вложить в новый налоговый расчет. – Я хочу, чтобы мы снова были друзьями. Я хочу, чтобы мы снова были сестрами. А ты ведешь себя так, словно я должна тебе деньги и вдобавок сплю с твоим бойфрендом.

Она уставилась на меня без всякого выражения.

– Ты ничего не принимаешь всерьез, я права?