Мгновение спустя появился верховный судья; он вошел решительным шагом и молча остановился перед папой по другую сторону стола; черты лица его были искажены, вся поза выдавала бушевавшие в нем чувства.
— Итак, граф, — сказал Сикст, пристально глядя на него, — что вы желаете сообщить мне?
Вместо ответа Сфондрато торопливо расстегнул камзол, приподнял кольчугу и показал отметину на груди, оставленную кинжалом Монтальте.
Папа взглядом знатока осмотрел рану и холодно произнес:
— Отличный удар, клянусь честью! И если бы не стальная рубаха…
— Вот именно! — сказал Сфондрато, мрачно улыбнувшись.
Затем, приведя свой костюм в порядок, он презрительно передернул плечами и процедил сквозь зубы:
— Удар кинжала — это пустяки… Я, может быть, и простил бы его тому, кто его нанес. Но есть нечто, чего я не прощу ему никогда, что порождает во мне смертельную ненависть, что заставит меня преследовать его везде и повсюду, пока мой кинжал не пронзит его сердце… Мы оба любим одну и ту же женщину!
— Прекрасно, — невозмутимо сказал Сикст. — Но к чему вы говорите мне это?
— Потому, святой отец, что это близко касается вас, потому что женщина, которую я люблю, носит имя Фауста, а человек, которого я ненавижу — это Монтальте!
Сикст V коротко глянул на него и холодно проронил:
— Я оценю по достоинству полученные от вас сведения.
Папа взял со стола пергамент и твердой рукой начал писать.
Сфондрато стоял, не шелохнувшись; он думал: «Он, верно, прикажет бросить меня в какую-нибудь темницу, но, клянусь преисподней, горе тому, кто посмеет прикоснуться к верховному судье!..»
Сикст V заполнил наконец пергамент.
— Вот вам бальзам на вашу рану, — сказал он. — Вы ведь просили у меня герцогство Понте-Маджоре и Марчиано. Это грамота на владение.
Пораженный Сфондрато машинально взял документ и спросил:
— Может быть, вы не расслышали, Ваше Святейшество?.. Человек, которого я собираюсь убить… Монтальте… Монтальте! Ваш племянник! Тот самый, на кого вы указали конклаву как на вашего преемника!
Папа поднялся; теперь он уже не казался сгорбленным. На его лице появилось выражение несказанной горечи. Он произнес:
— Мало просто поразить кинжалом этого Монтальте, ибо я хочу куда большего. Надо нанести удар по его начинаниям, по его любви, похитив у него Фаусту… Поверьте мне, это будет гораздо надежнее любого кинжального удара!
— О! — вскричал Сфондрато, задыхаясь от волнения. — Какое же преступление должен был совершить Монтальте, если вам, его дяде, пришла в голову подобная мысль?
— Этот человек, — отвечал папа с леденящим душу спокойствием, — мне больше не племянник. Монтальте — мой враг. Монтальте — враг нашей церкви! Он — заговорщик! Он вырвал из моих рук оружие, которое может разрушить папское могущество, и Фауста, помилованная папой, — да-да, помилованная мною! — Фауста, живая и свободная, сама отвезет это оружие проклятому испанцу.
— Фауста помилована! — воскликнул пораженный Сфондрато.
— Да, — подтвердил Сикст, — Фауста свободна!.. Не пройдет и нескольких часов, как она, быть может, покинет Рим и отправится под охраной Монтальте в Эскуриал, дабы вручить Филиппу документ, отдающий ему французский трон. Вот каково преступление Монтальте, ставшего послушным служителем великого инквизитора!
— Фауста свободна! — Сфондрато заскрежетал зубами. — Фауста уезжает с Монтальте! Пока я жив, этому не бывать. Клянусь преисподней!
Он решительно бросил на стол грамоту, только что пожалованную ему Сикстом и делавшую его герцогом:
— Возьмите обратно эту бумагу, святой отец, освободите меня от обязанностей верховного судьи, но взамен сделайте начальником вашей полиции. Не больше чем через час я верну вам сей важный документ… Эшафот готов, палач ждет. И пусть я умру от невыносимой муки, но эта женщина принадлежит палачу, и ее голова упадет с плеч! Я схвачу Монтальте и обреку его на смерть как бунтовщика и богохульника; что же до великого инквизитора, то одного удара кинжалом будет достаточно, чтобы навсегда избавить вас от него… Я жду, святой отец, приказывайте!
— Если я соглашусь с вами, — мрачно сказал папа, — я не проживу и трех дней!
Сфондрато, в изумлении взглянув на него, попятился, а Сикст пояснил:
— Неужели вы думаете, что Монтальте, Фауста да и сам великий инквизитор много значат, когда Сикст V взвешивает их жизни в своей ладони? Клянусь кровью Господней, стоит мне только сжать кулак, и я раздавлю их! Но над великим инквизитором стоит инквизиция! Перед нею я бессилен. Если я нанесу им удар… если попытаюсь вернуть себе этот документ, инквизиция убьет меня… А я пока не хочу умирать… Мне нужно прожить еще два или три года, чтобы обеспечить окончательное торжество папской власти!.. Понимаете ли вы теперь, почему Монтальте, Фауста и Эспиноза должны свободно покинуть мое государство?
Новый герцог Понте-Маджоре слушал с напряженным вниманием, а когда папа кончил, сказал:
— Ну что ж, святой отец, пусть они едут… Но как только они окажутся за пределами вашей страны, я нагоню их, и — клянусь вам! — в тот же миг их путешествие закончится.