Смертельные враги

— Уж я не забуду это обещание, будь спокоен, — еле слышно буркнул Центурион. А вслух сказал:

— Я стану действовать так, чтобы удовлетворить одновременно и вашу ненависть, и вашу любовь.

С этими словами он скрылся.

Глава 19 УЖИН

Центурион поспешил выйти из дворца. Доблестный дон Христофор ликовал. Ласково поглаживая скрытый под лохмотьями незаполненный лист, только что вырванный им у простодушного великана, он то и дело повторял, словно желая убедить себя самого в том, что еще совсем недавно казалось ему немыслимым:

— Богач! Я богач!.. Наконец-то! Теперь я смогу расправить крылья и показать, на что я способен!

Когда он переходил Дворцовую площадь, предаваясь своим волшебным мечтам (что, однако, не мешало ему настороженно оглядываться), перед ним, внезапно выскользнув из-за колонны, возникла тень. Центурион остановился и спросил чуть слышно:

— Ну? Что он?

— На него напали четверо дворян почти у дверей трактира. Он обратил всех их в бегство.

— В одиночку? — спросил Центурион с недоверчивым видом.

— К нему подоспела помощь.

— Кто?

— Эль Тореро.

— А сейчас?

— Он только что сел за стол вместе с Эль Тореро и каким-то верзилой, которого он называет Сервантес.

— Отлично! Я его знаю.

— Они будут там обжираться не меньше часа.

— Все идет прекрасно. Возвращайся на свой пост, и если появится что-то новое, предупреди меня — я буду в доме у кипарисов.

Тень немедленно исчезла.

Центурион, потирая руки в безумном ликовании, продолжал свой путь в ночи и вскоре вышел на берег реки.

В нескольких десятках туазов от Гвадалквивира, в пустынном месте скрывался одиноко стоящий дом довольно красивого вида, окруженный небольшой рощицей из пальмовых, апельсиновых и лимонных деревьев и благоухающим цветником. Эта первая линия цветов и зелени была опоясана двумя рядами гигантских кипарисов; они вздымали ввысь свои мрачные, непроницаемые кроны словно плотную завесу, предназначенную стать преградой для нескромного любопытства редких прохожих, забредших в этот укромный уголок. Кипарисы же были окружены довольно высокой стеной, ограждавшей таинственное жилище и оберегавшей его от всякого непрошеного вторжения.

Центурион направился прямо к калитке, видневшейся в стене с противоположной от реки стороны. На его условный стук калитка немедленно отворилась. Он прошел по саду как человек, который знает дорогу, обогнул дом, и, взойдя по ступенькам монументального крыльца, оказался в просторном и роскошном вестибюле. Четверо лакеев, одетых в неяркие ливреи со строгой отделкой, казалось стояли здесь на часах, ожидая бакалавра-головореза, ибо, не проронив ни слова, один из них приподнял тяжелую бархатную портьеру и провел Христофора в кабинет, меблированный с неслыханной роскошью и великолепием.

По-видимому, Центурион попадал в этот кабинет не впервые — едва бросив рассеянный, привычный взор на окружающее его богатство, он остался стоять посреди комнаты, погруженный, судя по улыбке, которая мелькала на его тонких губах, в весьма приятные мысли.

Внезапно из-за прекрасной парчовой портьеры, приподнятой невидимой рукой, возникло белое видение; медленной, величественной поступью оно направилось к нему.

Это была Фауста.

Центурион согнулся в поклоне, чрезвычайно похожем на коленопреклонение, а затем, наполовину выпрямившись, стал почтительно дожидаться разрешения заговорить.

— Говорите, мэтр Центурион, — произнесла Фауста своим мелодичным голосом, словно не замечая странного костюма дона Христофора.

— Сударыня, — сказал Центурион, по-прежнему согбенный, — я получил подписанный лист.

— Давайте его сюда, — проговорила Фауста, не выказывая ни малейшего волнения.

Центурион протянул ей пергамент, доверенный ему Красной Бородой.

Фауста взяла его, внимательно осмотрела и долго сидела, задумавшись. Наконец она сложила пергамент, спрятала его у себя на груди и все с той же невозмутимостью медленной поступью подошла к столу; сев, она написала на другом пергаменте несколько строчек своим тонким почерком, а потом протянула его дону Христофору со словами:

— Когда вы пожелаете, то придете в мой городской дом и, предъявив эту записку, получите у моего управляющего обещанные двадцать тысяч ливров.

Центурион схватил пергамент дрожащей рукой и тут же пробежал его взглядом.

— Сударыня, — сказал он вибрирующим от волнения голосом, — тут, по-видимому, ошибка…

— То есть как? Разве я не обещала вам двадцать тысяч ливров? — спросила Фауста очень спокойно.

— Вот именно, сударыня… а вы вручили мне чек на тридцать тысяч ливров!

— Лишние десять тысяч полагаются вам в качестве вознаграждения за быстроту, с какой вы выполнили мои приказания.

Центурион согнулся еще ниже.

— Сударыня, — совершенно искренне произнес он, — вы щедры, как истинная монархиня.

Мимолетная презрительная улыбка скривила губы Фаусты.

— Ступайте, мэтр, — сказала она коротко беспрекословно-властным тоном.

Центурион не шелохнулся.

— В чем дело? — произнесла Фауста, никак не выдавая своего нетерпения. — Говорите, мэтр Центурион.