Смертельный инструмент ацтеков

– Да, вот еще что, чуть не забыла. – Дуся сделала вид, что только сейчас спохватилась, и будь на месте Бабочкина кто-то из ее сослуживцев, они бы ни за что в такое не поверили. – Так вот, я так понимаю, что соседей полицейские не опрашивали. А ты?

– А что я? Потолкался там во дворе, послушал, что бабки говорят. Они, кстати, полностью в курсе событий – и что женщину убили, и что бутик ограбили. Вынесли, говорят, все подчистую и денег огромадные миллионы. В евро.

– Ну да?

– Точно. Но хозяйке они особо не сочувствовали, а больше их занимало, что Гришка-алкаш оглох.

– Что-что? Ну-ка, с этого места подробнее!

– Ну, бутик в центре находится, а там, сама понимаешь, дома разные. И жильцы тоже разные. Бутик, конечно, шикарный, а служебная дверь выходит во двор. И двор, конечно, тоже закрыт – ворота, домофон и все такое, а во дворе – два флигеля. Один полностью выкупила фирма какая-то, а во втором до сих пор коммуналки где-то остались. Но подъезды не со двора, а с переулка, так что вроде бы никто по двору не шляется. Но это как посмотреть. Потому что подвальные окна во флигеле этом открыты для котов.

– Знаю, экологи закон такой провели – чтобы коты бездомные могли в подвалах зимой жить, а то иначе крысы расплодятся, и котиков опять же жалко.

– Вот-вот. А этот самый Гришка совершенный алкоголик, живет в коммуналке. И вот, когда приползает домой на бровях, жена его домой не пускает, пока не проспится. Он и идет в подвал, там себе местечко оборудовал, те же бабки ему матрас старый дали и одеяло. У нас народ сердобольный. Значит, Гришка и спит как раз под окошком, чтобы на свежем воздухе быстрее протрезветь. И вот рано утром дворник приходит, чтобы подмести, смотрит – из подвального окошка торчит голова этого самого Гриши, сам он без сознания, и кровь кругом. Дворник испугался, что помер он, ну, тут кто-то из соседей из окна увидал, вызвали «Скорую». Пока те приехали, Гришка уж очухался. Вроде и не пострадал даже, только оглох совсем. Ничего не слышит, головой трясет, кровь засохла уже в ушах.

– Вот как… Интересно… – Дуся скороговоркой передала про лопнувшие барабанные перепонки у всех трех трупов и про то, каким образом, по мнению отоларинголога, это могло быть сделано.

– Стало быть, Григорий этот мог звук услышать, но поскольку не рядом находился, а снаружи, то только оглох, а то бы и помер… Слушай, я потолкаюсь еще во дворе, узнаю у старух, в какую больницу этого алкаша отвезли, может, он что видел…

На том и порешили, и распрощались, довольные друг другом.

Сквозь сон пробился смутно знакомый мужской голос:

– Ну как, Мила-джан, не надумала?

Мила открыла глаза, попыталась понять, где она находится. Память не хотела возвращаться, перед ее внутренним взором высвечивались только какие-то отдельные сцены, словно кусочки огромного пазла – пропахший бензином салон такси, просторный зал аэропорта, купе поезда… и страх, постоянный страх. Чувство загнанной жертвы, чувство дичи, которую настигают охотники…

Тут раздался другой голос – женский, раздраженный:

– Куда ты прешься, Алишер? Здесь же женщины!

– Не волнуйся, Динора, я на тебя не смотрю! И ты меня вообще не интересуешь, я с Милой поговорить хочу!

– Да она еще спит. Оставь ее в покое!

– Да я ей только хорошего хочу, я ей добра хочу!

– Вот и хоти ей добра из коридора!

Мила тряхнула головой, села в кровати.

Она находилась в тесной, душной комнате, где едва помещались четыре кровати. Две были застелены, на третьей сидела смуглая полная женщина средних лет с черными распущенными волосами, тронутыми сединой, с яркими маслинами карих глаз.

Возле двери стоял коренастый лысоватый узбек с густой черной шерстью, выбивающейся из рукавов и из выреза футболки. Облокотившись на притолоку, он улыбался приторной, как рахат-лукум, улыбкой, поблескивая золотыми зубами.

– Видишь, Динора, она уже не спит! – проговорил он, широко улыбаясь, так что стала видна вся челюсть.

– Конечно, если ты ее разбудил…

– Мила-джан, – узбек снова повернулся к Миле, – ну как, не надумала? Пойдешь ко мне работать?

В памяти Милы начали складываться кусочки пазла.

Она вспомнила, как оказалась в этой квартире, в этой ночлежке. Вспомнила, что этот лысоватый узбек, Алишер, предлагал ей работу в овощном ларьке…

Нет, она еще до такого не опустилась. Она перебьется, выкрутится, найдет выход…

Не то чтобы работа в ларьке была ниже ее достоинства – просто, согласившись на нее, она признала бы свое окончательное поражение.

– Алишер, выйди! – проговорила Мила, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. – Дай мне одеться!

– Ты слышал, что она сказала? – Динора свела брови. – Выйди по-хорошему, а то я тебе последние волосы выдеру!

– Молчи, женщина! Нельзя так разговаривать! – Алишер обиженно нахмурился, исчез в коридоре, что-то проворчав напоследок.

Тут же на его месте возникла самая настоящая ведьма – старуха с торчащим вперед одиноким зубом, с паклей седых волос, выбивающихся из-под черного платка.

– Девочки, кр-расавицы! – прокаркала она, входя в комнату. – Как у вас тут – порядок?

– Порядок, Марта Васильевна! – угодливым голосом отозвалась Динора. – Полный порядок!