Смертельный инструмент ацтеков

– Слушай, я из больницы звоню. Очухался алкаш тот, Григорий. Слух пока не восстановился, но врачи обещают хоть сколько-то процентов вернуть. А говорить может и на вопросы отвечает, если на бумажке писать. Только если крупно и печатными буквами.

– И что говорит? – заинтересовалась Дуся.

– Да понимаешь, все же он какой-то неадекватный… Может, от лекарств, а может, всегда уже такой, алкаш все-таки, все подряд пьет… сейчас, конечно, трезвый, так и то, говорит, непривычно как-то себя ощущает. Ну, в общем, в тот вечер устроился он спать под окошком, вдруг слышит – идет кто-то. Он выглянул – мать честная! Говорит, прямо ангел небесный! Женщина, вся такая из себя замечательная, красавица писаная, и пахнет вкусно, прямо облако ароматное за ней…

– Ну надо же, ангел! – хмыкнула Дуся и вспомнила, какими глазами смотрела на нее Эвелина, когда она обвинила в краже ее бойфренда. Ну ладно, о покойниках плохо не говорят…

– Это я, конечно, своими словами тебе излагаю, – напомнил Бабочкин. – Ну, прошла она через двор да и постучала в дверь служебного входа в бутик. Ей открыли, она вошла.

– Так мы это и раньше знали… А потом что было?

– А потом Гриша такую пургу понес… Значит, сначала был ангел, а потом – демоны. Демоны как завоют! Как будто он уже умер и в ад попал. Он и отрубился. Думал – навсегда, однако очнулся утром, когда «Скорая» приехала.

– Негусто…

– Но я тут подумал… – заторопился Бабочкин. – Она, Загорецкая, ведь не по воздуху прилетела, хоть и ангелом ее Гриша посчитал. На машине, небось, приехала, так?

– Так, Андрей Георгиевич сказал, что в тот вечер она водителя отпустила, сказала, что сама за руль сядет. Водителя допросили, он в свидетели горничную привел, его в покое оставили, потом уволили. Ну, смерть признали естественной, дело закрыли, а машины на стоянке возле бутика не нашли. Андрей Георгиевич рукой махнул: «Я дочь потерял, так что мне машина эта…»

– Понять его можно, но все же поспрашивал я соседей. Поболтался там возле стоянки и выяснил, что она ночью закрыта, чтобы никто посторонний свою таратайку не всунул. Так что не на стоянке она машину оставила, а прямо возле подъезда жилого дома. И надо же было такому случиться, чтобы один жилец как раз в это время собаку свою выгуливал. Он, понимаешь, задержался с друзьями или с коллегами, а жена назло не стала собаку выводить. «Твой пес, – говорит, – ты и гуляй!» Ну, он вышел, а песик натерпелся уже, так что сел прямо тут, у подъезда. А у них с этим строго, бабки бдят и сразу же чуть ли не в полицию заявление пишут. И тут жилец слышит, что идет кто-то. Мужик этот струхнул да и спрятался за кустами, мол, я не я и собака не моя. Но слышит, что в подъезд никто не заходит. Поглядел тихонько и видит, что пришел мужчина, сел в машину – ту самую, по описанию подходит, да и уехал.

– И открыл машину, конечно, ключами?

– Естественно. Ему же нужно было из того района уехать, ну, он и воспользовался. Свою, видно, взять на дело побоялся, а таксисты – народ приметливый.

– А мужик этот, с собакой, что-то запомнил?

– Да ничего он не запомнил, видел только, что мужчина, худой такой, средних лет. А лицо кепкой прикрыто, и воротник поднят. И мужик вообще за кустами сидел, и к тому же вдруг как-то плохо ему стало, чуть не упал там. Подхватил собачку – да и домой. Теперь вообще пить бросил, здоровье бережет.

– Ну что, насчет машины я выясню, куда она делась. У тебя все, а то нас начальство вызывает…

– Да, я еще вспомнил! Вспомнил фамилию того научного работника, про которого я говорил.

– Ну, и какая фамилия?

– Фасолин. Вот всплыла вдруг в памяти. Точно, Фасолин.

– Ты же говорил, что фамилия музыкальная, а это скорее овощная. Фасолин, Горохов…

– Ну, отчего же! Ноты Фа-соль… Фасолин… вполне музыкальная фамилия! До-ре-ми-фа-соль-ля-си…

– Едет заяц на такси! – машинально закончила Дуся. – Там еще дальше про морковное пюре. А имя и отчество ты случайно не вспомнил?

– Нет, это не вспомнил.

– Ну ладно, и на том спасибо. Остальное, наверное, можно узнать в Этнографическом музее.

Дуся могла просто позвонить в музей – но она знала, что личный контакт всегда дает гораздо больше, чем телефонный звонок.

Про начальство она Бабочкину не то чтобы соврала, а несколько исказила факты. Перед начальством отдувался Лебедкин. Его ругали, а он оправдывался. Лебедкин ужасно боялся, что начальство махнет рукой и распорядится дело закрыть, посчитав смерть потерпевших естественной. Поэтому, по совету Дуси, о неизвестном маньяке он и не заикался.

Начальство же решило, что толку с него не будет, и перекинуло Лебедкина на серию краж икон из церквей.

Так что Дуся была предоставлена самой себе.

Она поднялась по мраморным ступеням Этнографического музея, миновала просторный холл, где стояла одетая в меха фигура сибирского шамана, и нашла отдел кадров.