Смертельный холод

Зазвучала музыка «Хоккейный вечер Канады», и Бовуар поднялся, чтобы размять ноги и пройти по общей комнате гостиницы. Гамаш на другом стуле набирал номер телефона.

– Томас пропустил еще одну, – сказал Бовуар.

– Я видел. Он слишком далеко отходит от ворот, – ответил Гамаш.

– Это его стиль. Он устрашает противника, вынуждает его делать бросок.

– И что, это действует?

– Сегодня – нет, – вынужден был согласиться Бовуар.

Он взял пустой стакан шефа и удалился. «Долбаный Томас. Я бы лучше стоял». И пока шла реклама, Жан Ги Бовуар воображал себя в воротах «Канадиенс». Правда, Бовуар не был голкипером. Он был форвардом. Он любил свет прожекторов, игру с шайбой, тяжелое дыхание, стремительное движение по льду и бросок. Любил услышать, как охает противник, когда ты прижимаешь его к бортику. И может, для острастки еще суешь ему локтем под ребра.

Нет, он слишком хорошо себя знал: вратаря из него никогда бы не получилось.

Вот Гамаш – другое дело. Они все могли положиться на него – он бы всех спас.

Бовуар принес полный бокал вина и поставил на стол рядом с телефоном. Гамаш благодарно улыбнулся ему.

– Bonjour?

Сердце Гамаша сжалось, когда он услышал знакомый голос.

– Oui, bonjour, это мадам Гамаш, библиотекарь? До меня дошел слух, что один читатель не вернул вам книгу – просрочил?

– Это муж у меня просрочил с возвращением. И он большой книжник, – сказала она со смехом. – Привет, Арман. Как у тебя дела?

– Элеонора Аллер.

Последовала пауза.

– Спасибо, Арман. Элеонора Аллер. – Рейн-Мари произнесла это имя, словно оно было частью молитвы. – Красивое имя.

– И красивая женщина, как мне сказали.

И тогда он поведал ей всё. Об Элеоноре и ее друзьях, об Индии и дочери. О Си-Си, которую забрали из дома Элеоноры. О том, что воспитывал ее неведомо кто, что она искала мать и в ходе этих поисков оказалась в Трех Соснах.

– А почему она решила, что найдет там свою мать? – спросила Рейн-Мари.

– Потому что именно эту деревню ее мать изобразила на рождественском украшении. На шарике ли-бьен. Единственное, что Си-Си досталось в наследство от Эль. Ей либо сказали, либо она сама догадалась, что три сосны на шарике означают деревню, где родилась и выросла ее мать. Мы сегодня разговаривали со старожилами деревни, и они помнят Аллеров. Всего одна дочь – Элеонора. Они уехали отсюда почти пятьдесят лет назад.

– И Си-Си купила дом в Трех Соснах, чтобы найти мать? Занятно, почему она сделала это теперь, а не много лет назад?

– Думаю, наверняка мы этого никогда не узнаем, – сказал Гамаш, сделав глоток вина. На заднем фоне он слышал музыку «Хоккейного вечера Канады». Рейн-Мари в этот субботний вечер тоже смотрела хоккей. – У Томаса сегодня не лучший день.

– Я думаю, ему не нужно так далеко выходить из ворот, – откликнулась Рейн-Мари. – Рейнджеры просто знают его слабое место.

– У тебя есть теория, почему Си-Си вдруг сейчас решила найти свою мать?

– Ты сказал, что Си-Си обратилась к одной американской компании по поводу каталога.

– И что ты в связи с этим думаешь?

– Возможно, Си-Си ждала, пока у нее не появится ощущение, что она добилась успеха.

Гамаш задумался, глядя на игроков на экране телевизора: они перепасовывали друг другу шайбу, теряли ее, откатывались на скорости назад, когда атаковала команда противника. Бовуар и Лемье со стонами откинулись на спинку дивана.

– Американский контракт, – сказал Гамаш. – И книга. Мы думаем, что именно поэтому Эль переехала с автобусной станции в «Ожильви». Си-Си вывесила постеры, рекламирующие ее книгу. Один из них висел как раз у автобусной станции. Эль, вероятно, увидела его и поняла, что Си-Си де Пуатье – ее дочь. Поэтому она отправилась к «Ожильви» – чтобы найти ее.

– А Си-Си отправилась в Три Сосны, чтобы найти мать, – сказала Рейн-Мари.

При мысли о том, что две эти битые жизнью женщины искали друг друга, скребло на сердце.

Перед мысленным взором Гамаша возник образ Эль, маленькой, хрупкой, старой и замерзающей: как она плетется из другого конца города, оставив там ценное место у решетки метрополитена в надежде найти дочь.

– Бросай! Бросай! – заорали болельщики перед телевизором.

– Ура! Гол! – закричал комментатор под бешеные аплодисменты стадиона и чуть ли не истерические крики Бовуара, Лемье, Габри и Оливье, которые обнимались и танцевали по комнате.

– Ковальски! – крикнул Бовуар Гамашу. – Наконец-то. Теперь три – один.

– А что делала Си-Си в деревне? – спросила Рейн-Мари.

Она выключила телевизор в гостиной, чтобы сосредоточиться на разговоре.

– Она, видимо, решила, что одна из этих пожилых женщин – ее мать, и поэтому поговорила со всеми ими.

– А потом нашла свою мать у «Ожильви», – сказала Рейн-Мари.