Смертельный холод

– Намасте, – сказала матушка, сложив ладони и чуть поклонившись гостю.

– О боже, – простонала Кей. – Ты что, опять?

– Намасте? – переспросил Гамаш.

Бовуар не задавал вопросов: во-первых, она была слишком стара, во-вторых, она была англичанкой и носила кафтан пурпурного цвета. Такие люди постоянно говорят всякие нелепости.

Шеф торжественно кивнул в ответ. Бовуар сделал вид, что не заметил этого.

– Это древнее и чтимое приветствие, – сказала Беатрис Мейер, приглаживая свои непокорные рыжие волосы и озабоченно поглядывая в сторону Кей, которая попросту игнорировала ее.

– Вы позволите? – Гамаш показал на Анри.

– Под вашу ответственность, месье. Он может зализать вас до смерти, – предупредила Эм.

– Это будет больше похоже на утопление в слюне, – сказала Кей и, повернувшись, направилась вглубь дома.

Гамаш нагнулся и потрепал Анри за уши, которые торчали на собачьей голове, как два паруса. Пес немедленно улегся на спину, показывая, что ему нужно погладить животик, что и сделал Гамаш.

Эм повела их через кухню в гостиную. Дом был уютный, гостеприимный, он навеял Гамашу воспоминания о коттедже бабушки, где не может случиться ничего плохого. Даже Бовуар здесь расслабился. Он подумал, что здесь все чувствуют себя как дома. Здесь и с этой женщиной.

Эмили Лонгпре извинилась и минуту спустя вернулась с двумя тарелками супа.

– У вас голодный вид, – сказала она и снова исчезла в кухне.

Они и возразить не успели, как оказались за столом перед камином. На столе стояли тарелки с супом, исходящие горячим паром, и свежий пшеничный хлеб. Гамаш понимал, что повел себя не очень красиво. Он определенно мог начать разговор раньше, упреждая гостеприимство трех женщин. Но Эмили Лонгпре была права: они с Бовуаром и в самом деле проголодались.

И вот следователи Квебекской полиции ели и слушали ответы трех пожилых женщин на их вопросы.

– Вы можете рассказать о том, что случилось вчера? – спросил Бовуар у Кей. – Насколько мне известно, был организован матч по кёрлингу.

– Матушка только-только очистила дом, – начала Кей, и Бовуар тут же пожалел о решении начать вопросы именно с нее.

В этом предложении ни одно слово не имело смысла.

«Матушка только-только очистила дом». Rien[64], вообще никакого смысла. Еще одна англичанка со странностями. Но в данном случае сюрприз был не так чтобы неожиданный. Глядя на нее с расстояния в милю, можно было сказать, что она сбежала из дурдома. Она сидела перед ним под слоями толстых свитеров и одеял. И напоминала корзину с бельем. Только с головой. С очень небольшой и очень высохшей головой. Все десять волосков на ее крохотной морщинистой макушке стояли дыбом от статического электричества, создаваемого зимней одеждой.

Она была похожа на марионетку.

– Désolé, mais qu’est-ce que vous avez dit?[65] – попробовал Бовуар еще раз, по-французски.

– Матушка. Только-только. Очистила. Дом, – проговорила пожилая женщина очень четким и удивительно сильным голосом.

Гамаш, от чьего внимания ничто не ускользало, заметил, что Эмили и Беатрис обменялись улыбками. Не язвительными, а словно услышали знакомую шутку, с которой они жили всю жизнь.

– Мы с вами говорим об одном и том же, мадам? О кёрлинге?

– А, понимаю. – Кей рассмеялась, и Бовуар вынужден был признать, что это симпатичный смех. На ее лице вместо подозрительного появилось приятное выражение. – Да, хотите – верьте, хотите – нет. Матушка – это она. – Она показала корявым пальцем на свою подругу в кафтане.

По какой-то причине Бовуара это не удивило. «Матушка» ему сразу же не понравилась, и это имя было одной из причин. Матушка. Кто в здравом уме будет называть себя Матушкой! Если ты, конечно, не мать настоятельница. Но, глядя на нее, Бовуар испытывал большие сомнения в ее принадлежности к какому-нибудь монашескому ордену.

Он знал, что с ней стряслась какая-то беда. Он это чувствовал, хотя никогда не сказал бы об этом словами. И уж конечно не в присутствии Гамаша.

– Что это значит, мадам? – снова обратился к Кей Бовуар, откусив свежего хлеба так, чтобы масло не потекло по подбородку.

– «Очистить дом» – это термин в кёрлинге, – сказала Кей. – Эм лучше объяснит. Она в команде скип. Иначе говоря, капитан.

Бовуар повернулся к мадам Лонгпре. Ее голубые глаза были задумчивыми, живыми и, возможно, немного усталыми. У нее были светло-каштановые крашеные волосы, прическа изящно обрамляла лицо. Она казалась сдержанной и доброй и напоминала ему Рейн-Мари Гамаш. Он кинул взгляд на шефа, который слушал с обычным своим вниманием. Когда Гамаш посмотрел на мадам Лонгпре, не увидел ли он свою жену через тридцать лет?

– Вы когда-нибудь играли в кёрлинг, инспектор? – спросила Эм.

Этот вопрос удивил, даже оскорбил Бовуара. В кёрлинг? Он был центральным нападающим в хоккейной команде Квебекской полиции. В тридцать шесть он был в гораздо лучшей форме, чем ребята на десять лет моложе. В кёрлинг? Да ему и думать об этом было противно.

– Насколько я вижу, вы, вероятно, не играете в кёрлинг, – продолжила Эм. – А жаль. Великолепный спорт.

– Спорт, мадам?