Смертельный лабиринт

– Что ты, дядя Бичар! – воскликнул пораженный юноша. – Что ты делаешь!

Слезы текли по морщинистому лицу старика.

– Прости меня, Феденька, – жалобно сказал он, – прости меня ради бога! Ведь это я предал твоего отца! Со страху!

– Как ты?

– Я! Павел Петрович Рубчинский, вольноопределяющийся Московского лейб-гвардии полка!

Федя смотрел на старика распахнутыми, непонимающими глазами.

– Когда мы с полком пошли на Сенатскую… Нет, сначала штабс-капитан Щепин-Ростовский приказал нам рубить саблями старших начальников – генерала Шеншина, генерала Фредерикса, которые хотели остановить колонну… Полковника Хвощинского… А потом мы пошли. Впереди Щепин-Ростовский со знаменем. Барабаны грохочут. Солдаты по пути вылавливают и бьют полицейских. За правое дело идем, говорили, братцы, за шефа нашего полка Константина Павловича, у которого его братец Павел решил трон отнять… Только я… я струсил. Когда старика Фредерикса, командира нашего полка, полосовали… плохо мне стало, аж скрутило всего. Ведь ничего не было понятно тогда! То ли шли мы на смерть, то ли и вправду за правое дело… Да только что мне это дело! Я тогда жениться хотел – думал, хорошо, что я только вольноопределяющийся, не надо представляться на офицерском собрании, потому как вдруг не одобрят… Невеста моя, Валюша, она была из семьи вольноотпущенников, не ровня мне… И тут такое! Да что ты поделаешь, думаю, бежать надо, ведь не ровен час… Против кого пошли? Ведь не Бирон, не Аракчеев – великий князь! Так что я по пути отстал от своих, а потом дворами… в казармы мне нельзя было, думал только, как бы мундир с шинелью спрятать да в штатское переодеться. Если все кончится хорошо – вернусь в полк, скажу, что заплутал по дороге… Да и не заметит никто. А если неудача – тут лучше уж переждать да явиться потом с повинной – мол, не участвовал, не смог поднять руку…

– И мой отец? – тихо спросил Федя. – Он тоже саблей…

Бичар кивнул.

– Полковника Хвощинского, командира своего батальона. Правда, Хвощинский жив остался, иначе ссылкой твоему батюшке не отделаться бы…

Федя не знал полковника Хвощинского. Не знал генерала Фредерикса. Но он знал своего отца – достойного и не сломленного ссылкой человека. Если он и поднял клинок на командира батальона, значит, так было надо – в этом Федя не сомневался.

– А ты? – спросил он Бичара.

– Купил в лавке плащ, чтобы прикрыть мундир, да слух о восстании уже разошелся по городу. Лавочник меня же и выдал. Не успел я отойти, как слышу – копыта стучат. Конный патруль, казаки. Схватили меня, перекинули через лошадь – и все. Кончился мой побег. Еще на Сенатской ничего толком не произошло, а я уж попал в околоток.

– И там выдал отца? – спросил Федя.

Бичар кивнул.

– И вот как вышло-то, – сказал он сипло, – продал я своих. Отпустили меня… Вернее сказать, вышвырнули. И пить я начал. И Валюша меня бросила. Не хочу, говорит, с такой швалью жить… Ты уж прости меня, сынок, я виноват… Столько лет прошло – прости уж, облегчи мои страдания. Ведь если ты мне прощение дашь, мне и помереть не страшно будет. Дай мне амнистию, Федюшка, ведь тяжело жить…

– Встань.

Он тяжело поднялся, опираясь на метлу.

– Мой отец умер в ссылке, – сказал юноша, глядя снизу вверх. Потом он разорвал рисунок тщательно на мелкие кусочки и бросил их на землю перед стариком.

– Подмети, – приказал Федя, повернулся и пошел в сарай.

Через два дня на рассвете Бичар повесился на старой яблоне на собственном кушаке.

Фонтанка, 16

Все начальство Третьего отделения выстроилось в два ряда. Гардины высоких окон были открыты, серый петербургский свет вытянутыми прямоугольниками лежал на навощенном паркете. Ждать пришлось недолго. Высокие двери зала открылись. Через них вошел Николай Павлович – как обычно, спокойный, сосредоточенный, как будто продолжая обдумывать важное дело. За ним также с сосредоточенным лицом шел генерал-адъютант, князь Алексей Федорович Орлов. Все еще кудрявый, с густыми, немного обвисшими по краям маленького рта усами. Все уже знали, что именно он назначен императором вместо Бенкендорфа. За ними следовал старший адъютант корпуса Львов, не только жандарм, но и знаменитый скрипач, автор гимна. В руках он нес большую шкатулку.

Император остановился и осмотрел строй.

– Господа, – сказал он без предисловий, – вот Алексей Федорович. Вы его знаете как воина и дипломата. Теперь он будет вам начальником. Уважайте его, как уважали Александра Христофоровича. Видит бог, другого Бенкендорфа у меня нет. Отдаю вам лучшего из лучших, кто остался.

Он повернулся к Орлову.

– Князь, вы знаете, с каким трудом было достигнуто спокойствие в России. Ключ от этого спокойствия я теперь вручаю вам.

Он дал знак Львову приблизиться. Открыл шкатулку и вынул из нее белый платок. Обернувшись к строю, император спросил:

– Узнаете ли вы этот платок?

– Да, Ваше императорское величество, – ответили собравшиеся.

Николай подал платок Орлову со словами:

– Вот твоя инструкция: чем больше утрешь им слез несчастных, тем лучше исполнишь свое назначение.