Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

Он встал, прошел мимо меня и, совершенно не стесняясь, лег на кушетку. Мне ничего не оставалось, как попрощаться. Ответ я услышал уже у двери:

– Остановите его. Даже если я умру сегодня. Я буду не последний.

8 Череп под куполом

После разговора с Гамбрини я ушел из цирка – пообедать. Это можно было бы сделать и там – ресторан в фойе уже открылся, но мне не хотелось оставаться – честно говоря, только что произошедшая беседа раздосадовала меня. Я-то считал, что достаточно будет подсмотреть реакцию артиста, проследить за его рефлексами, и я получу нужные мне ответы. Что Гамбрини окажется тем самым злодеем, в виновности которого я сам себя убедил с легкостью, наблюдая его вспыльчивость. Да и внешний вид этого чернявого некрасивого человечка, несомненно, повлиял на мою уверенность в его вине. Однако все пошло совсем не так. Конечно, Гамбрини мог играть, обманывать меня. Но все же иллюзионист показался убедительным в своем страхе и своей усталости. Впрочем, тарелка горячих щей, селедка, бефстроганов с картошкой и бутылка портера успокоили меня. Вернулся я в цирк за полчаса до представления, когда публика уже начала съезжаться – бульвар наполнился крытыми экипажами, толпой в шубах и теплых пальто на ватине. Внутри гардеробщики еле успевали принимать целые кипы тяжелого одеяния, ленты шарфов и горки шапок. Сдав свое пальто, я прошел в зал, обогнул арену и скользнул за кулисы. Тут царило понятное оживление, и на меня никто не обращал внимания. Униформисты складывали реквизит по порядку номеров, артисты, уже одетые в свои яркие костюмы, загримированные, напряженные, распределялись по двум партиям – для выхода на парад-алле. Шпрехшталмейстер сидел на табуретке у кулисы и курил папиросу, вяло переговариваясь со старшиной униформистов. Ни Гамбрини, ни Дурова я не увидел. Впрочем, отсутствие первого меня даже несколько обрадовало – я не знал, как теперь с ним держаться. А второго я собирался найти сам, помня, что Ванька рассказывал мне, что гримуборная дрессировщика почти напротив Гамбрини. Туда я и направился по центральному широкому коридору. Чем дальше от арены, тем меньше было суеты. Наконец, определив дверь Дурова, я постучал и, дождавшись приглашения, вошел.

Владимир Леонидович еще не переоделся – он был в обычном костюме. Сидя на венском стуле, Дуров, нагнувшись, держал в руках мордочку милой белой собачки и пристально глядел ей в глаза. Но мой приход отвлек его от этого занятия.

– Слышал, вы теперь проводите у нас официальное расследование? – спросил с места в – карьер.

– Кто вам сказал?

– Все говорят. Вы ходили к Гамбрини?

– Да, – ответил я.

– И как? Он признался?

Я поморщился.

– Нет. Похоже, он действительно тут ни при чем.

– Как я вам и говорил. Артур тяжеловат в общении, но это – скорее следствие его болезни.

– Да, – кивнул я, – при мне он принимал лекарство. А чем он болен?

– У него астма. И он пьет эфедрин. От него Артуру становится легче, но лекарство его возбуждает. Так всегда – чем-то приходится жертвовать.

Все это время собачка смирно сидела у ног своего хозяина, не сводя с него глаз. Я указал на нее:

– Дрессируете?

– В каком-то смысле. Я дал ей мысленный приказ сидеть и не мешать.

– Мысленный?

– Садитесь, – Дуров указал мне на мягкое кресло с высокой изогнутой спинкой, смотревшееся в цирковой гримерной несколько странно. Я принял его предложение.

– Помните, я вчера говорил вам, что кроме рефлексов использую для дрессуры и другие методы? Вот это и есть – другой метод.

– А в чем он состоит? – спросил я заинтересованно. Но Дуров рассмеялся и отрицательно покачал головой.

– А вот это я вам не скажу. Это как раз относится к разряду тех секретов, которые есть у каждого артиста. И которыми он никогда не делится. Давайте лучше поговорим о другом. Значит, Гамбрини – не убийца?

– Нет, – ответил я твердо.

Мне показалось, что такой ответ немного разочаровал дрессировщика.

– Что же… – сказал он. – Хотя я был уверен в этом, однако, признаюсь… Теперь мы снова в тупике.

– Да.

– А это значит, что сегодня кто-то может умереть прямо на сцене.

– Если вся эта история с черепом не розыгрыш.

– Будем надеяться, – рассеянно сказал Дуров и вздохнул.

– Вы боитесь? – спросил я его прямо.

– Да… – протянул Дуров, – теперь больше, чем минуту назад. Конечно, с моей стороны это нехорошо, но я надеялся, что во всем виноват Гамбрини. Что вы выведете его на чистую воду, а значит, сегодня бояться будет уже нечего. Но если Гамбрини не виноват…

Мы помолчали. Шум за стеной гримерки усилился. Раздались звуки оркестра, играющего марш.

– Вы сегодня выступаете? – спросил я.

– А? – как бы очнулся Дуров. – Да… Но только в третьем отделении. Хотите посмотреть? Впрочем, конечно, хотите. Вдруг… м-да…

– Боюсь, мест в зале нет. Публики очень много.

– Безусловно. Особенно если слух про череп на афише успел пройти… Впрочем, мы можем посмотреть из директорской ложи. Саламонский с Линой, конечно, уже там, но мест хватит. Пойдемте?

Мы вышли в коридор. Дверь гримерной иллюзиониста по соседству была закрыта.

– А в каком отделении выходит Гамбрини?

– В конце первого.