Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

– Ну, уж больно интересные события, прости.

– И когда ты мне расскажешь?

– Сейчас не буду, а то потом написать не смогу – ты же знаешь.

Маша кротко вздохнула. Мне показалось, что она не поверила ни одному моему слову. Тем более что супруга моя не раз видела, как я уезжал на сбор информации как на легкую прогулку, а возвращался обратно чуть не мертвым и изувеченным. Причем иногда меня не было неделями. Но она не перечила, полагая, что я и сам уже достаточно взросл, чтобы отвечать за свои поступки.

Наскоро перекусив, я снова оделся, намотал теплый шарф, обулся в высохшие у печки ботинки на меху и, выйдя на улицу, пешком пошел в Гнездниковский, где помещалась московская Сыскная полиция.

Путь был недалекий, и я даже не успел особо замерзнуть, когда открыл дверь трехэтажного особняка, выкрашенного все тем же персиковым цветом, которым предписывалось красить фасады. Внутри стояла конторка темно-коричневого дерева, за которой помещался дородный господин. Он спросил меня о цели визита, записал в гроссбух мои фамилию, имя и отчество, проставил время прихода и указал на лестницу.

– Пожалуйте на второй этаж, а там – направо. Кабинет 205 – это вторая дверь по правой же стороне.

– Благодарю.

Я поднялся по лестнице. В коридоре второго этажа горела только одна лампа – видимо, из экономии. Вероятно, почти все сотрудники уже разошлись по домам – было тихо, и мои шаги гулко отдавались по стенам.

«Неуютное ощущение…» – подумал я и постучал в дверь кабинета с латунной табличкой «205. Следователь Архипов З.Б.»

Захар Борисович сидел за столом и читал книгу при свете настольной лампы. За его спиной на стене между окнами, забранными решеткой, висел непременный портрет императора. Перед сыщиком стоял стакан с недопитым чаем. Он поднял голову, захлопнул книгу и протянул ее мне.

– Владимир Алексеевич! Не подпишете?

– Что это?

Я взял книгу в руки. На обложке не было никакого названия – похоже, она была переплетена в частной мастерской. Но когда я открыл ее и увидел, что внутри, эта книга чуть не выпала из моих рук!

– Откуда? – ошарашенно спросил я.

– Да-с, – с довольной улыбкой Архипов откинулся на стуле, – у нас тут в сыскном отделении можно найти много чего интересного! Увы, оригинальной обложки не сохранилось. Но все остальное – вот. Можно сказать, библиографическая редкость!

Библиографическая редкость… И правда. Это был чудом уцелевший экземпляр моих «Трущобных людей», весь тираж этой книги сгорел в печи Сущевской полицейской части после приказа цензоров в 87-м.

Я держал ее в руках, как отец держит потерянного и вновь обретенного ребенка. У меня сохранилось всего два экземпляра, и я был уверен, что они – все, что осталось от тиража. Книга, как мне говорили, разошлась в списках, но вот – вот еще один экземпляр…

– Кто-то из полицейских спас ее, – сказал Архипов, вероятно, угадав, о чем я сейчас думаю, – сорвал обложку и унес под мундиром. Представляете!

– И кто этот полицейский?

– Неважно, – улыбнулся Архипов, – так подпишете?

– Отдайте ее мне, – попросил я, – или продайте.

– Увы, – еще шире улыбнулся Архипов, – никак не могу. Книга эта оприходована в качестве вещественного доказательства. Ей присвоен номер. А вещественные доказательства, да еще и пронумерованные, из этого здания выносить строго запрещается.

Я пролистал книгу и еще раз осмотрел ее. Похоже, за эти двенадцать лет книгу часто читали.

Вздохнув, я принял от Архипова ручку и написал:

«Сыскному отделению города Москвы. И под рубищем бьется человеческое сердце. Владимир Гиляровский, 23 декабря 1899 года».

Прочитав мою надпись, Архипов кивнул.

– Спасибо, Владимир Алексеевич, прекрасные слова. Конечно, я бы предпочел, чтобы вы написали: «и под мундиром», но требовать у вас этого не буду. Садитесь, пожалуйста, разговор будет не сказать чтобы долгим, но важным.

Я сел.

– Извините, не могу предложить вам чаю, – продолжил сыщик, – куб остыл, кипятка больше нет. Хотите что-нибудь покрепче? У нас, конечно, не принято на работе, но кое-что имеется.

– Нет, спасибо, – ответил я, – лучше сразу к делу.

– Ну, на нет и суда нет, – улыбнулся он. – Люблю эту поговорку.

Архипов коротко рассмеялся и тут же стер всю веселость со своего лица. Немного наклонившись вперед, он устремил на меня пронзительный взгляд.

– Гиляровский, что вы вообще делаете в цирке Саламонского?

– Готовлю материал про новогоднее представление, – ответил я, так же прямо и неотрывно глядя ему в глаза. Ничего – играли мы в «гляделки» и не с такими господами.

– Нет, Владимир Алексеевич, простите, так не пойдет. Вы уж сразу представьте себе, что все ваши карты передо мной открыты. Давайте уж будем исходить из того, например, что ваши перемещения за последние дни мне известны. И известны даже подробности некоторых ваших разговоров.

– Что же, – недовольно, но с внутренней тревогой, спросил я, – вы за мной следили, что ли?

– Опустим этот момент, – твердо ответил Архипов.

– Но по какому праву? Я – журналист. Не преступник, не революционер, не совершал ничего противозаконного. По какому праву вы за мной шпионили?