Смертельный туман

– Ни в коем случае не из дурных побуждений, – отрезала Златопрут, словно отметая частое и несправедливое обвинение. – Древним не свойственна злоба, они не стремятся властвовать. Это не в их природе. И они не управляют нашими действиями напрямую. Они лишь побуждают, подсказывают. Вы оба наверняка с этим сталкивались, это каждый день происходит. Вы просто не чувствуете истинную природу воздействия.

Она подалась вперед, все еще держа Эррола за руку, лицо вспыхнуло страстью.

– Представьте: вы подходите к краю леса – и вдруг вас охватывает дурное предчувствие, но вы не понимаете почему и откуда. Или вам попадается развилка дороги – и вас необъяснимо тянет в одну сторону. Или, скажем, вы уже сбиваетесь с ног, но чувствуете, что вам жизненно необходимо взойти вон на тот холм…

– Это только в дикой природе работает? – уточнил Эррол.

Златопрут покачала головой:

– Точно то же происходит и в деревнях, даже в городах. Правда, чем больше народу кругом, тем слабее воспринимаются голоса древних. В крупных городах их порой вообще невозможно расслышать. Однако каждому случалось идти мимо какого-нибудь дома и вдруг думать: «Нет уж, внутрь я ни за что не пойду!» Вот такой интуитивный ужас или восторг, наитие при выборе дороги или пути, уверенность, с которой мы порой куда-то стремимся, и есть воздействие древних.

– Такое мне испытывать доводилось, – согласился Эррол.

– И мне, – сказала София. – А я думала, это… инстинкт!

– В некотором смысле так и есть, – ответила Златопрут. – Древние никогда не насилуют нашу природу и личную волю.

– Тем не менее, – с горестным видом подхватил Рен, – в Энкефалонских эпохах этого воздействия стали бояться. И арсы – искусства – явились как бы ответом. Средством, позволяющим удержать климов от воздействия на наши поступки… и формировать их самих. Право, такого не должно было произойти. Просто страшно так жить!

София далеко не все поняла.

– Почему? – спросила она. – Как это выглядит?

Рен покачал головой.

– Как тебе объяснить, – проговорил он безнадежно. – Представь хотя бы вот это: жители иных мест никогда не смогут достигнуть Энкефалонских эпох, потому что те неусыпно контролируют своих климов. Любой приблизившийся корабль отбросит штормом. Сухопутную экспедицию накроет снежный буран. А в самих Энкефалонских эпохах климами как только не манипулируют. Далеко не только ради защиты. Удовлетворяются все мыслимые человеческие желания, и добрые, и дурные…

София попробовала вообразить мир, до такой степени подмятый деятельностью человека.

– И если бы тем дело кончалось, – сказала Златопрут. – Совсем недавно, когда мы плыли на Испаньолу, Рен мне рассказал… – Она тяжело вздохнула. – Оказывается, тайны Лиги еще бездонней, чем мне прежде казалось!

– В первые годы после Разделения, – взял слово Рен, по-прежнему бледный, – жаждавшие власти над климами с радостью потянулись к до-энкефалонским эпохам, чьи жители были еще чужды их познаний. Это продолжалось…

Он посмотрел на Златопрут.

– Пока один из древних не перестал говорить.

– Он вообще прекратил как-либо себя проявлять, – сказал Рен. – Нет, он никуда не исчез… но осталось лишь тело, лишенное души. Безжизненный труп!

– Так климы могут… умирать? – ахнула София.

– Возможно. До конца это не выяснено. При всех своих продвинутых искусствах, жители Энкефалонских эпох так и не поняли, что же произошло. Они могли лишь наблюдать за случившимся. Так вот, какого рода энергия ни одушевляла клим, ее там не осталось. Не удавалось уловить никаких признаков разума. Соответственно, все, что там было живого, зачахло и умерло. Тогда-то и создали Лигу, – довершил он свой рассказ. – Ее вызвало к жизни осознание: пока человечество не обладает всей полнотой необходимых познаний, древним может быть нанесен непоправимый ущерб.

– Но тогда, – София припомнила, с чего начался разговор, – здесь-то что происходит?

Златопрут и Рен переглянулись.

– Не знаю, – сказала наконец Вещая. – Когда в самом сердце Папских государств я столкнулась с Темной эпохой, меня привел в полное недоумение клим, по всей видимости не наделенный сознанием. Тогда я не знала того, что мне известно теперь. Кроме этого, здесь совсем иная картина. Я никогда…

– Просто расскажи, что ты почувствовала, – подсказал Эррол.

– Я пыталась уловить голос древнего с минуты прибытия в гавань, но так ничего и не услышала. Я сначала решила, что это из-за Нового Орлеана с его скýченным населением. Такой человеческий муравейник!.. Но теперь, вдали от города, должна же я была хоть что-то услышать? Увы, и здесь лишь тишина…

София попробовала представить, чтó из этого могло вытекать. Голова немедленно пошла крýгом.

– Такое на Новом Западе случалось когда-нибудь? – спросила она.

Златопрут покачала головой:

– Ни единого раза. И ведь этого древнего я очень хорошо знаю – это мой дом! Я с рождения привыкла с ним говорить! Никогда прежде я не сталкивалась с молчанием…

Она отвернулась, пряча лицо. Уставилась в окно.