Смертельный удар (сборник)

– А, выяснить, кто поджег гостиницу? – Он несколько раз кивнул. – Но я понятия не имею, кто ее поджег. Для меня это было настоящее потрясение. Я ждал, что полицейские приедут поговорить со мной, ну из отдела поджогов, но в наши дни мы напрасно платим налоги. Пусть все сгорит дотла, никто и не пошевелится, не подумает искать этих самых поджигателей.

– Полностью с вами согласна, – вставила я. – Вот поэтому компания «Аякс» и наняла меня для расследования. Может быть, пройдем в дом? Там, наверное, удобнее разговаривать.

Он внимательно оглядел меня, решил, что я не представляю особой опасности, и пригласил войти. Как только он закрыл за собой дверь и задвинул одну из пяти задвижек, я пожалела о том, что не осталась на улице. Тошнотворный запах – смесь пота, немытой посуды и застарелой грязи – пропитал, казалось, даже стены и мебель. Как можно здесь вообще существовать!

В гостиной, куда он меня привел, царили полумрак и сырость. Сослепу я налетела на какой-то низенький столик, а подавшись назад, сильно ушибла ногу о какой-то металлический предмет непонятного назначения. Как я ни сдерживалась, с губ сорвалось ругательство.

– Осторожнее, барышня, осторожнее, это все вещи Фанни, я бы хотел, чтобы они остались в целости и сохранности.

– Да, сэр, – скромно пробормотала я и остановилась, ожидая, когда он кончит возиться с лампой. Когда массивная с бахромой лампа наконец ожила, я увидела, что споткнулась о железную каминную решетку, лежащую в самой середине комнаты. Конечно, идеальное место для нее, поскольку камина вообще не было… Очень осторожно, минуя все острые углы, я добралась до кресла и пристроилась на самом его уголке – и все же мой зад сразу провалился в мягкую пыльную обивку. Мистер Селигман сел рядом на кушетку. Между нами висела пустая клетка для птиц.

– Итак, что еще вы хотите, барышня?

При всем том, что он был в состоянии депрессии, да и слышал неважно, голова у него работала вполне хорошо. Когда он ухватил суть моих замечаний, его впалые щеки покраснели.

– Значит, моя страховая компания думает, что я сжег свою собственную гостиницу, так? За что я плачу налоги? Я плачу налоги – полиция мне не помогает; я плачу страховку – а моя страховая компания только оскорбляет меня за это.

– Мистер Селигман, вы ведь уроженец Чикаго, да? Живете здесь всю жизнь? Я тоже. Мы оба с вами прекрасно знаем, что здесь каждый день люди жгут свою собственность только для того, чтобы получить страховку. Я счастлива, что вы не из их числа, но нельзя и компанию винить за то, что она хочет в этом убедиться.

Краска сошла с его лица, но он продолжал бормотать что-то о грабителях, которые берут ваши деньги, ничего не давая взамен. Когда он успокоился, я стала задавать вопросы, сначала обычные, например, где он был ночью во время пожара – дома, в постели, конечно, он ведь не донжуан какой-нибудь, чтобы рыскать ночами по городу.

– Как вы думаете, кому могло понадобиться сжечь «Копья Индианы»?

Он вскинул вверх руки:

– О чем вы говорите! Кому могло понадобиться это старье?! Она даже для меня уже… Вы платите налоги, потом еще страховку, потом еще за коммунальные услуги, а когда соберете арендную плату, оказывается, нечем заплатить за окраску дома. И проводка уже старая, давно надо бы заменить, но я не могу себе этого позволить. Уж вы мне поверьте, барышня.

– А почему вы просто не снесли гостиницу, если она вам так дорого обходится?

– Ну вот, и вы туда же! Думаете только о деньгах, а не о человеческих сердцах. Люди приходят ко мне чуть не каждый день и думают: я такой глупый старик, что продам им свое сердце и позволю растоптать его. Вот и вы тоже…

Он медленно качал головой, пораженный вероломством молодого поколения.

– Это был мой самый первый дом. Знаете, сколько времени я собирал на него деньги? Это было во время Великой депрессии. Да нет, вам не понять. Я годы работал на грузовике, откладывал буквально каждый цент, а когда мы с Фанни поженились, все пошло на «Копья Индианы». – Он закрыл глаза и, казалось, говорил сам с собой. Его хриплый голос стал таким тихим, что мне пришлось наклониться к нему. – Вы бы ее видели в те времена – прекрасная была гостиница! По утрам туда подавали воду, и даже кухни казались мне замечательными – я вырос в двух комнатах, восемь человек в двух комнатах, воду носили вручную. Когда владельцы обанкротились – в те дни это случалось чуть ни с каждым, – я наскреб денег и купил ее. – Он помолчал. – Потом началась война, город наводнили цветные, и мы с Фанни перебрались сюда. У нас уже и дети пошли, мы все равно не могли оставаться в гостинице: надо было растить детей. Но я так и не смог продать «Копья Индианы», сколько мне ни предлагали. Слава Богу, с этим теперь покончено.

Из уважения к его воспоминаниям я немного помолчала. Оглядела комнату. На низком столике рядом с моим креслом стояла фотография, явно сделанная в фотоателье, – торжественного вида молодой человек и девушка в свадебном наряде с застенчивой улыбкой на милом лице.

– Это мы с Фанни, – сказал Селигман, заметив мой взгляд. – Трудно поверить, правда?