Смертеплаватели

В идеальном безветрии величаво и кротко сияла зеркальная грань, осенённая голубым куполом без краёв. Колебания пробегали по ней, не всплёскиваясь отдельными гребнями. Виола шла по морю-зеркалу, не бывшему ни зеркалом, ни морем, ощущая его живую теплоту и упругость. Плавные, бесконечно длинные, но очень низкие волны поднимали и опускали её, не мешая идти.

Скоро она почувствовала себя необычайно. Даже динамика не дарила подобных впечатлений. Вдруг увидела самоё себя — развернутой во всю длину пройденного здесь пути, сразу стоящей во всех его точках и даже там, где ещё не прошла; увидела себя извилистой человекогусеницей с сотнями смазанных лиц, рук, ног…

Прошло и это. Океан содрогнулся, словно кожа безмерно громадного живого существа; цвет его из молочно-бежевого стал тёмно-медным.

Прибывала Вселенная, окончившая своё существование.

Непостижимым образом Виола увидела её суть и прошлое… Этот Космос предшествовал нашему. Страшно подумать, но в нём не сложились ни звёзды, ни планеты. Когда-то, более двадцати миллиардов лет назад, он был мрачен. Серые слоистые массы вещества тянулись сквозь простор, полный каменного крошева. Тяжело, мучительно развивалась там жизнь; вдесятеро дольше, чем на Земле, созревал в расселинах миллиардокилометровых плато ещё более редкостный, чем в нашей Метагалактике, разум. Но — созрел, и восторжествовал, и овладел всем объёмом Вселенной-матери. И, преобразив, сделал её царством совершенных искусственных форм и яркого света. И, окончив свою грубо-плотскую жизнь, расплывшись в ничто, в тепловой хаос, — Вселенная возродилась в новой ипостаси; стала цветком тончайших полей, сотканных всемогущим Духом. Лишённая вещества, вся теперь — интеллект и любовь, плыла она в свою последнюю гавань, подобная величавому паруснику.

Скользивший с неба корабль вначале был подобен беззвучной хрустально-золотистой заре. Потом Виола услышала… Звучал хорал, исполняемый мириадами согласных голосов, высоких и низких! Всё громче и мощнее гремел он. Казалось, поют сами искры, из которых сотканы борта и мачты, снасти, паруса на полнеба… То было нечто невообразимое в музыке: хор, будто составленный из целых человечеств, но такой, где слышен каждый певец, и каждый — солист, притом поющий в изумительной гармонии с остальными!..

Оглянуться не успев, — для относительных миров прошло каких-нибудь сто миллионов лет, — Виола очутилась в средоточии проплывавшей громады света. Словно призрак, «Летучий Голландец», парусник пропускал лётчицу сквозь себя. Вот и корпус пронизан насквозь; мерцая золотым инеем, уходит башня резной многоярусной кормы…но что это? Корма, крестообразно сияющие мачты с реями расплываются. Сливаются с океаном и небом. Тают…

Где чудо-корабль? Он есть, и его нет. Лёгкими кисейными облаками стали паруса, падающими сквозь них снопами лучей — высокие бизань и грот… Искристые борта обернулись стенами пронизанного светом тумана. И чуть слышный хор не утих вовсе, а бродит в пустоте переливами почти воображаемого звона…

Здесь прошлое встречается с будущим… Растворив и приняв в себя парусник, взволновалось море; упругое зеркало пошло фосфорическими гребнями, клочья тумана взвились над ним, завертелись спиралями смерчей. Темнеет, ближе придвигается небо. Виола на островке нетронутого зеркала, — надолго ли? Уже сминаются и пузырятся края островка…

Вал накрыл Виолу — и схлынул, не пошатнув, не причинив вреда, лишь обдав каскадом образов… Уже не червем-многоножкой в пространстве, — во времени была размазана Виола, разом видя себя и во младенчестве, и в иных периодах жизни, вплоть до нынешнего; нагой и одетой, в мужских объятиях или перед ауральным пультом корабля, студенткой, одним из координаторов Кругов Обитания; нетронутой или преображённой в очередном этапе самоперестройки… И ещё какие-то свои облики созерцала она, гигантские, пламенно-бесплотные… не те ли, что впереди?

Чудовищно закипело, вспенилось все кругом, и кружащийся Мальстремом седой океан изрыгнул в бешеную тучевую воронку неба ослепительную молнию. Плотный нерасчленённый сгусток бело-фиолетового огня сжался в игольное острие, сгинул…

Абсолют родил новую Вселенную. Нашу!

Последнее, что Виола запомнила там, то ли стоя, то ли паря в сумасшедшей круговерти, уже не укладывалось ни в слова, ни в образы. Сотни миллиардов лет, прошедших и грядущих, сжимались до мгновений. Ядра новых мерностей взмывали из творящего котла, подчас по несколько сразу; сплывались в необъятную гавань искристые парусники… Она уже ловила связь между тем и этим, общий ритм рождения новых Вселенных и растворения в Абсолюте старых, физически погибших, но сплошь освоенных и воскрешённых в Духе своими разумными расами.

И сам Сверхмир менялся, — не просто извергал и поглощал Космосы, словно работающая машина, но постепенно, за триллионы лет, переходил в иное состояние. Светлела и ширилась океанская даль под всё более грандиозным, сверкающим куполом. Чудились и другие архитектурные преображения… но перед ними останавливалась мысль.