Виолу бережно вернули в Сферу…
Алексей (после долгого зачарованного молчания). О, Господи! Это что-то… у меня нет слов! Неужели ты хочешь сказать, что в каждой Вселенной рождается разум, который рано или поздно…
Виола. Давай-ка допьём, и ты сам поймёшь всё, что я хочу сказать. И что после этой встречи я должна делать. Мы все должны…
XX II. Канун битвы. Развёртки эпох
Это сила шла; та сила, которой нет сопротивления,
которой всё подвластно, которая без зрения, без образа,
без смысла — всё видит, всё знает и как хищная птица
выбирает свои жертвы…
Я чувствовал нарастающую угрозу.
Я был один в своём доме на Тугоркановом, во всех его уютных комнатах. Я бродил по винтовой лестнице с этажа на этаж. Я брал книги из шкафов и листал, не в силах на чём-либо остановиться, выбрать себе чтение. Сидя в кресле перед балконным окном, часами смотрел сквозь оголившийся лес на свинцовый Днепр, где тёплые дни не давали устояться льду, на тусклое золото Лавры за рекой, над хмурыми, в пятнах снега, горами. Виола не посещала меня; мне чудилось, что она к чему-то готовится. Готовится встретить нечто, быть может, столь же опасное для неё, сколь и для меня. Хотя в опасность для неё — было трудно поверить…
Аиса ушла два дня назад; где-то скиталась на своём рыжем, похожем на таксу коньке, чтобы успокоиться. А перед тем — жаловалась мне по утрам, что ночами её душат нестерпимо страшные сны. Такие, что и в постель ложиться жутко. Может быть, она просто неспособна привыкнуть к жизни во врытом доме? Или ещё сказываются не столь давние чудовищные роды? Поберегла бы себя,
Нет, яростно возражала Аиса, — это дайвы! Большие, могучие! Они хозяйски вторгаются в сон и господствуют там; они черны, расплывчаты и словно окутаны дымом, а вокруг них тускло сверкают хмурые, рдяные звёзды. Дайвы тянут к Аисе чудовищные лапы и гулкими нутряными голосами зовут её. Она должна встать, сделать шаг навстречу — и слиться с надвигающейся Тьмой. Если она сделает это, ей будет хорошо и привольно, и вновь с мечом своим поскачет девушка по кровавым степям, веселясь и ссекая голову за головой. А если не встанет, и не встретит Тёмных, и отвернётся, — позавидует мёртвым, когда Великие Дайвы ступят на землю…
Я бы и впрямь списал все эти кошмары на её стойкое, преодолеваемое лишь нашей любовью отвращение к оседлому быту. Но — вот загадка! — подобные страхи с недавних пор вторгались и в мои ночи. Неясны были гигантские силуэты, выдвигавшиеся из звёздного мрака; что-то шевелилось вокруг них, то ли волосы-змеи на головах, то ли щупальца; что-то взмахивало за спиной наподобие крыльев… где же это я читал о таких? Ах, да, у Лавкрафта… надо же, в литературных образах видится мне ад! Помнится, этот бог с осьминожьей головой, жилец океанских глубин, тоже насылал на людей тяжкие сны… Силуэты бормотали, нашёптывали, за послушание суля мне блаженство разнузданных страстей, а за строптивость — участь хуже смерти.
Потолковав друг с другом, решили мы с Аисой, что дело непросто. В былой жизни подобные видения могли быть вызваны расстройством здоровья, — но не здесь же, где за каждой белковой молекулой недреманно следит матушка Сфера! Тем более странно, что у двоих людей, пусть и близких, одинаковые кошмары. Но более всего меня поражало то, что все эти дайвы и боги-монстры были подозрительно близки к россказням лондонского мага. Понятное дело, с Аисой я этим не делился, но сам соображал: именно так, пожалуй, выглядят Истинные Владыки, изгнанные в Космос своими бледными тенями, но готовые вновь вернуться на Землю. Если их хорошенько позвать…
А потом Аиса ускакала — рано утром, не соизволив меня разбудить, не прихватив в доме ничего, кроме своего волчьего полушубка, зажигалки да пары шампуров. Что её прельстило в цивилизации, так это умение жарить шашлыки.
Случись с подругой что-нибудь скверное, я бы вмиг это узнал — через
Меня более не призывали вспоминать родных и близких, множить воскрешения. Тут я сделал всё, что смог, помогая Сфере заселять всё новые развёртки былыми покойниками. А поскольку роль свою в новом мире я ещё не определил, род занятий не выбрал, — мог пока что продолжать своё созерцание Днепра, прогулки неспешные Тугоркановым островом (порой под мокрым, скоро тающим снегом), бездумное листание книг или просмотр старых фильмов. Тем более, что мне всё настойчивее казалось: тьма, приходящая в сны и намеренная подчинить себе явь, может перечеркнуть любые мои планы и намерения. Следовало пережить встречу с близившимся ужасом, — а тогда, если останусь цел, разворачиваться в марше…