Смертеплаватели

В конце концов, не выдержав тоски и тревоги, я набросил дублёнку и вышел погулять. Выпала пороша; идя к реке, я бездумно отслеживал круглые, точно монеты, отпечатки лап неведомого создания (нутрии?). И тут под черепом зазвучал голос Виолы. Наставница обращалась к нам, первовоскрешённым, — ко всем, кроме Доули.

— Ты, Аиса, дочь Амаги, храбрый воин; ты, глава всех жертводателей, Ахав Пек; ты, премудрый Левкий, сын Эвбула, и ты, Тан Кхим Тай, чья душа очистилась страданием; ты, Зоя, чьё имя значит «жизнь», дочь кир Никифора, и ты, Алёша… (То, что она обратилась именно ко мне столь интимно, растрогало меня и наполнило гордостью.) Все вы, первые из возвращённых, обрели особую силу, необходимую, чтобы стать праотцами и праматерями множества людей. Сегодня я призываю вас употребить эту силу, чтобы дать отпор надвигающемуся злу…

Она говорит ещё, но я уже почти не слышу слов. Воспринимаю суть — то, о чём не упоминает Виола. Похоже, что монстры, Истинные Владыки, то ли и впрямь жившие доселе в неких недоступных измерениях, то ли созданные проклятым лондонцем при поддержке нашей послушной девочки, Сферы, — Владыки начинают вторжение. Вот и разгадка ночных кошмаров, тяжести и тесноты душевной последних дней. Вот и препятствие, которое надо мне одолеть, прежде чем начать нормальную сверхчеловеческую жизнь в этом веке…

— Если не вмешаемся, может род людской сорваться с достигнутой высоты, утратить разум и благородство; могут люди такими стать, какими и тысячи лет назад не были — жестокими и развратными до предела… Остановим же зло на пороге, пока оно не внедрилось в сердца. Призовите на помощь всех, кого сможете: друзей, близких; призовите богов, которым молитесь! Ваша сила, сила первородства, объединит всех…

…Да, да, это было с ней, было! Началось вместе с зимними дождями. Зоя никому не говорила, ни мужу, ни родителям; о таком не говорят, это сладко, и стыдно, и страшно, — совсем как то, что случилось с ней в доме двойника-демоницы… нет, и слаще, и страшнее, до обморока! В её ночи стали приходить.

Поначалу Зоя решила, что она — счастливица, одна из тех немногих, кому выпадает встречать посланцев Церкви Торжествующей. (Скромная, Зоя никак не связывала свои видения с тем местом, которое она посетила после смерти; Небесный Иерусалим тоже казался ей теперь чем-то вроде сна, только счастливого.) Приходили и садились на край её ложа старцы в сиянии седины, мужи со следами умерщвления плоти на бледных лицах, одетые в грубые власяницы с вервиями; жёны в покрывалах, с потупленными очами, похожие на первых христианок. Она не знала имён, подвигов, но речи пришлых были поначалу благочестивы: о великих тайнах небес, о верховном разуме, что правит ходом событий. Затем тон гостей стал понемногу меняться, да и сами они, пусть в мелочах, но тревожно становились другими: углями вспыхивали глаза, выбеленные целой жизнью смирения, являлись улыбки, похожие на оскал, на липкую усмешку блудницы; жесты делались развязными. Зоя слушала в ужасе, как ночные гости трунят над святыней, играют сокровеннейшими вещами и самого Господа называют фигляром, тенью подлинного властелина судеб, жестокого и весёлого, словно ураган…

Однажды, неизъяснимой радостью и облегчением наполнив сердце, явился после полуночи Сам. Тихой вошёл походкой, глядя знакомо, точь-в-точь как тогда, под Древом Познания, — с кроткой всепонимающей любовью. С Ним была святая свита… Он тоже присел на постель к Зое, взмахом руки велев не вставать; она поднялась на локтях, трепеща. Но после первых приветливых слов — о кощунство из кощунств, не знающее меры святотатство! — тот, кто внешне был подобен Спасителю, жутко переменился. Чёрный, словно эфиоп, растянул он смоляные губы, белыми зрачками варёной рыбы вперился в помертвевшую Зою — и тоже понёс о блёклом призраке, который объявил себя Богом, и о том, что настоящие боги благословляют жизнь бурную, полнокровную, в разгуле страстей… Сорвав с себя белые одежды, враг рода человеческого, словно из гагата высеченный и голый, потянулся с ужасным смехом к Зое, отбросил одеяло… Свита его, тоже мигом обнажась, — от старцев длиннобородых до мнимых монахинь, — с воплями сплелась в оргиастическом танце. Лишь тем и спаслась женщина, что отчаянным усилием разорвала пелену бреда и криком разбудила мужа. Граф же Робер, которому Зоя не раз жаловалась на ночные страхи и соблазны, разом смекнув, что к чему, сорвал со стены распятие и, осенив им жену, вместе с ней проклял врага: «Vade retro, satanas[97]!»…

Отхлынуло. Но потом началось опять.

И вот теперь позвала кира Виола, эта удивительная женщина, похожая на языческих богинь — на Артемиду, Афину… Предупредила. Сказала, что она, Зоя, — одна из тех, на кого самим Провидением возложен подвиг: во имя Господне дать отпор князю мира сего, остановить его пришествие. Для этого надо не только напрячь всю свою волю, но и привлечь к борьбе как можно больше ближних.